Как и все эпохальные идеи, синтетизм приходит в историю как раз тогда, когда философия сбивается с пути между традиционализмом (в данном случае теизмом) и цинизмом (в данном случае атеизмом). Только совершенствуя индивидуалистическую парадигму, человечество может осознать ее ужасные последствия, и тогда, и только тогда, распахивается дверь в синтетическую возможность. Только синтетизм может освободить атеизм от его логического проклятия: унаследованного от теизма негативного отношения к имманентной жизни. Только перейдя от атеизма к синтетизму, мы можем открыть путь к подлинно чувственному, а значит, и духовному пониманию имманентности. Атеизм лишает человека доступа к святому и божественному, сначала разделяя убеждение теизма, что святое и божественное должно быть синонимом трансцендентного, а затем убивая трансцендентное и тем самым сводя человека к холодной и безразличной имманентности, что является аксиомой для атеизма. Что делает синтетизм, так это подхватывает человека именно в той имманентности, где его бросил атеизм, и заставляет его постичь имманентное как истинно святое и божественное без всякой ностальгической тоски по трансцендентализму. Благодаря углублению синтетизмом самих предпосылок атеизма, атеистический цинизм становится синтетическим утверждением.
Французский философ Квентин Мейяссу анализирует дилемму классического атеизма в своей книге "Après la finitude". По мнению Мейяссу, проблема атеизма заключается в том, что он наследует трагические останки, оставшиеся от авраамической религии, когда она уходит на покой, но не может построить никакой собственной независимой платформы. То есть классический атеизм сохраняет авраамическое представление о мире как разрушенном и потерянном, но не сохраняет авраамическую веру и надежду на возможность и реальность утопии. Это буквально а-теизм, отрицание без какого-либо собственного содержания. Классический атеизм просто основывает свое мировоззрение на ложной предпосылке, а именно на идее, что существование без Бога должно быть простой случайностью, в то время как жизнь на самом деле является необходимостью, если мы полностью продумаем основную концепцию случайности в физике.
Мейяссу утверждает, что единственным возможным выходом из тупика классического атеизма является принятие идеи синтетизма о философской и имманентной, а не теологической и трансцендентной божественности в традиционном смысле. Он отстаивает тезис о том, что постоянная случайность, характеризующая существование, должна рассматриваться как логическое отверстие для возможного будущего Бога, основанного на идее справедливости вместо идеи аморальности. Синтетическая божественность Мейяссу - он называет свою философию скорее дивинологией, чем теологией, - лишена связи авраамического Бога с аморальным хаосом, которой требует логика морализма. Таким образом, Мейяссу обращается со страстями традиционной религии так, что радикально отличается от классического атеизма: в классической религии нужно вернуть утопию, а не падение человека. А отвоевать утопию и превратить ее в имманентную божественность, учитывая революционные достижения современной физики, вполне возможно. Бог Мейяссу, как синоним утопии, - это, конечно, Синтез Синтеоса.
Воспринимая Бога как нечто сотворенное, а не творящее, и тем самым как нечто, проявляющее себя только в будущем, а не как нечто, предшествующее и порождающее бытие, - то есть Синтеоса, сотворенного Бога, - мы впервые можем рассматривать Бога как внутреннее, а не внешнее по отношению к утопии, то есть как утопию персонифицированную. Это контрастирует с созидающим Богом традиционного теизма, где все в мире, создаваемом Им, сводится к равнодушному произволу, который совершенен для Него и который поэтому не может иметь никакой личной связи с утопией как мечтой о другом мире, если только нелогичное падение человека не вводится через черный ход. Например, христианство должно не просто убить Сына в Троице; оно должно рано или поздно убить и Отца, чтобы спасти свою достоверность относительно утопии. Таким образом, Бог христианства несовместим с возможностью утопии. Бог христианства должен полностью умереть, чтобы утопия стала возможной.