Тем не менее, Вселенная остается абсолютно равнодушной к нашей истории. И именно это безразличие удерживает психоз в узде. Единственное, что было бы еще хуже, чем Вселенная - как это происходит сейчас - всезнающая и в то же время безразличная, - это если бы Вселенная была всезнающей и действительно имела свое мнение и намерение. В синтетическом религиозном опыте происходит так: необходимое разделение происходит не внутри Бога, как в авраамизме и атеистическом гуманизме, а скорее между Вселенной и ближним, которые впоследствии берут на себя соответствующие метафизические роли протагонистов. Если Пантеос проявляется во Вселенной, то Синтеос - в ближнем. Таким образом, синтеизм - это не только нечто большее, чем атеизм как углубленный или радикальный атеизм, но и нечто большее, чем пантеизм как углубленный или радикальный пантеизм.
На практике огромная Вселенная не может сформировать для нас божественное - Вселенная божественна для нас только благодаря своим огромным размерам, силе и потрясающей непостижимости; Вселенная заставляет нас подчиниться, - но скорее утешающий, сопереживающий собрат, то есть зороастрийский Саошьянт, который дает Богу лицо и сознание. Таким образом, пантеизм - это лишь неполная форма синтетизма. Этот неоспоримый факт ведет синтетизм от неполной утопии пантеизма - Пантеоса - к совершенной утопии синтетизма - Синтеосу. Таким образом, и Зороастр, и Мейясу утверждают, что появление Синтеоса - это необходимость для завершения утопии и истории. Сам по себе пантеизм не является достаточным основанием для религии для людей.
Согласно синтетизму и синтетическому пантеизму, не существует Вселенной, перед которой нужно исповедоваться - нельзя исповедоваться существу, каким бы огромным оно ни было, если у этого существа нет ни чувств, ни интереса, - но скорее Саошьянт, святой собрат человека, который принимает ваше освобождающее исповедание, который превращается в божество, которое еще не знает. Даже Зороастр в свое время понимает это центральное различие в божественном: он проводит различие между Богом-как-существо или Ахура, и Богом-как-мыслящий-человек или Мазда. Сам Зороастр почти всегда проводит различие между понятиями Ахура и Мазда в своих трудах "Гаты". Зонтичный термин Ахура-Мазда используется только тогда, когда его теология по каким-то причинам нуждается в связующем стержне. И именно Мазда (разум), а не Ахура (космос), является приоритетным в зороастрийской теологии. Это объясняет, почему Зороастр называет свою удивительно пророческую религию Маздаясна, любовь к мудрости - тот же термин, который греки 1200 лет спустя перевели как philosophia, - а не Ахураясна, любовь к бытию. Пантеос - это Ахура, а Синтеос - Мазда, и верный зороастриец - и, если уж на то пошло, верный синтетик - это скорее маздаясни (человек, который в первую очередь верен разуму), чем ахураясни (человек, который в первую очередь верен бытию).
Зороастр хочет видеть своих последователей гедонистами и самоутверждающимися маздаясни с глубокой этикой, построенной на основе их намерений, а не запуганными и покорными ахураясни с их моралью, построенной на основе последствий их действий. Таким образом, Зороастр отворачивается от последовательного примитивизма и вместо этого развивает первый в истории идей интенционализм; его религия - первая, которая происходит в умах людей, а не где-то там, в бесконечном космосе. По иронии судьбы, именно арабский сосед ислам впоследствии развивает и воплощает противоположную идею - Ахураясна как свою собственную, радикально моралистическую религию (сам термин "ислам" в переводе с арабского означает "покорность").
Разница между интенционализмом зороастризма и консеквенциализмом ислама проясняется в синкретической встрече между ними в гибридной религии суфиев. Вместо бога, который еще не знает, суфийский мастер должен вмешаться и взять на себя роль того, кто еще не знает и, тем не менее, все решает после фетишистского подчинения ученика. Таким образом, ислам наиболее четко и ясно описывается как теория слепого повиновения тому, кто еще не знает, если не по другой причине, а по той образцовой ценности, которую ислам придает покорности как таковой. Это делает ислам идеальной религией для феодального общества, и именно в этом качестве он является самой быстро и яростно развивающейся метафизикой за всю историю человечества. Это не значит, что ислам логически связен. Меметический успех, конечно, не имеет ничего общего ни с истиной, ни с логической последовательностью, по крайней мере, в любом другом смысле, кроме сугубо дарвиновского. Однако мы понимаем, почему суфизм, находясь в состоянии постоянного перемирия между интенционализмом и консеквенциализмом, превратился в ироничную религию par excellence; доктрину, которая может быть выражена только в плавной парадоксальной поэзии, но которая никогда не поддается - к великой досаде исламистских фундаменталистов; они все ненавидят суфизм - какому-либо твердому догматическому фундаментализму.