========== Краткая биография - Ублюдок. ==========
Вызима. Храмовый квартал. Сумерки.
Площадь перед дешевым борделем! Загадочное место, где можно повстречать любого, от короля, захотевшего попробовать экстремальной экзотики и до нищего, просящего удовольствия в долг. И как всегда в таких местах собирается самая смутная компания, которую просто так не сыщешь. Наркоторговцы, воры, разбойники, скупщики краденого, алкоголики – весь цвет местного общества здесь, на виду, ведут дела друг с другом и просто отдыхают. Дешевый бордель всегда притягивает самых отвратных личностей, зачастую просто потому, что содержат его именно люди подобного рода. Приличные жители города здесь не ошиваются - страшно, что убьют, страшно, что посчитают таким же, страшно, что заразят какой-нибудь болезнью, что не редкость в таких местах.
А запах, стоящий на площади! Ужасная смесь ароматов, в которых смешались все самые острые нотки дерьма, блевотины и помоев, впитавшаяся в местные стены настолько, что кажется будто сначала здесь была вонь и лишь потом на этом месте была построена эта самая площадь. Да и дома словно строили сразу обветшалыми, больше похожим на сарай или хибару, стены которого уже давно не защищают своих обитателей ни от дождя, ни от ветра, ни от зимней стужи. Обитатели никогда не чинят свои жилища – нет смысла. Они стояли еще до их рождения и будут стоять позже, безмолвно наблюдая, как сменяются поколения жителей этих мест.
У людей, частенько посещающих эту площадь и дети соответствующих взглядов на жизнь. Уже сейчас им, игравшим с рождения только с собственной тенью или друг другом, позволено вести себя как ведут себя их родители – быть жестокими. Потому что они просто не знают, что можно по-другому. Они смотрят, как их родители грабят, убивают, кричат друг на друга, как отец бьет мать и они точно знают своим пытливым детским умом, что вот она «жизнь», настоящая, полноценная, во всех ее проявлениях. Такие дети не задумываются о другой жизни. А если и раздумывают, то родители быстро выбивают эту дурь из головы с помощью хорошей розги. Это уже стая, обособленная от остального мира, злая, способная растерзать тех, кто не похож на них.
Сейчас, когда солнце уже почти ушло за дома, громкоголосая толпа ребятишек окружила одного из тех, кто «не такой» и в быстром, неравном бою повалила на землю. Щупленького, очень худого парнишку с торчащими черными волосами, который даже на их фоне выглядел хуже остальных. У него не было обуви, а ступни его были вымазаны в грязи, по которой он шагал домой. Пока его не настигла стая. Не имея ни сил, ни возможности ответить обидчикам, он быстро оказался на земле. Вокруг него сосредоточенно расхаживал Жак – сын местного скупщика краденого, вожак этой своры маленьких волчат, повторяя:
- Ну, ублюдок, ты будешь целовать мои ноги? – пацаненок протянул к лежащему мальчику свой грязный сапог. – Как твой господин я приказываю – целуй мои сапоги. У тебя таких нет.
В ответ его жертва только глухо захрипела и отвернулась, пряча свои карие глаза и пробормотав парочку проклятий в адрес Жака.
- Я не расслышал, - притворно подался вперед Жак, а потом со всей своей детской силы ударил мальчишку в живот. – Так ты согласен, или нет?
- Нет! – наконец, мальчонка собрался с силами и попытался подняться, дабы дать отпор обидчику. Один из законов природы гласит – если тебя бьют, а ты сдаешься, значит тебя будут бить всегда. Если однажды дать отпор, то, может быть, стая оставит тебя в покое и уйдет искать тех, кто еще слабее, чем ты.
Попытку жертвы встать Жак воспринял как личное оскорбление, и снова, со всей силы зарядил ему ногой в живот, но промахнулся и попал в пах, ко всеобщему одобрению друзей. Маленький ублюдок застонал, согнулся и снова повалился на землю, марая волосы в грязной жиже, устилающей эту проклятую землю. Сын скупщика краденого решил закончить триумф победоносным ударом сапогом по носу – может удастся сломать этой твари нос, который он потом не скоро высунет на улицу? Увидев, что его жертва отплевывает на пол кровь, Жак вновь подставил ботинок к самому рту мальчика:
- Ну же, целуй! Ублюдок!
- Отвали от него, Жак! – сквозь толпу, целеустремленно продиралась маленькая фигурка девочки с взъерошенными, торчащими во все стороны темно-русыми кудряшками, не убранными, а скорее просто забранными под косынку. Подойдя к мальчикам, она грубо толкнула Жака в плечо, отодвигая от его жертвы на расстояние пары шагов, встав на защиту. Сын скупщика краденого сглотнул, подчиняясь.
Это была Вига – ее отец был одним из тех, кого боялся весь квартал, а мать держала этот самый дешевый бордель. Ссориться с ней опасно, мало того, что у нее были такие родители, так и сама девочка была совсем не робкого десятка – подвижная, хорошо размахивала кулаками, всегда зная, куда ударить врага больнее и могла дать фору самым драчливым мальчишкам в округе. Жак ее побаивался, но отступить сейчас, означало оказать своей стае слабину и потерять лидерство. Вига сложила руки на груди, выжидающе глядя на будущего противника:
- Отстань от него, - она указала головой на мальчонку. – Иначе ты будешь иметь дело со мной!
Она явно хорохорилась – находиться сейчас среди тех, кто не задумываясь вступится за Жака, и не иметь возможности устоять против такой большой компании, но все равно упорно настаивать на своем. Девочка смотрела на Жака и ждала ответа, всем видом показывая, что она не собирается отступать. Жак, осторожно полутрусливыми перебежками отходя к своим, и уже взвесив, все «за» и «против» такой стычки, крикнул на всю улицу то единственное, что может разозлить любых друзей разного пола:
- Тили-тили-тесто, жених и невеста! – он показал язык, а его свора дружно рассмеялась и подчиняясь своему лидеру, отдалилась в глубь площади, поближе к взрослым, чувствуя себя рядом с ними в безопасности.
Все знали, что Вига может наябедничать отцу и тогда проблемы будут уже у их семей, так как многие из жителей этого гетто работали на ее отца или тех, кто работал с ее отцом. А Вига могла и приукрасить немного – сказать, например, что били не этого маленького ублюдка, а ее саму и тогда от гнева ее родителей не спасет никто.
- Ты как, Вернон? – она подала руку другу.
- Почему ты опять лезешь? – злобно сверкнул глазами мальчик. – Вечно ты все портишь, я бы справился сам.
- Ну и ладно, в следующий раз я не буду ничего делать, - обиделась маленькая подружка. – Будешь целовать его сапоги! Может, на моих потренируешься?
- Отстань, - выплюнул слово вперемешку с кровью Вернон. Он уже доковылял до какой-то замызганной лавочки и присел, пытаясь вытереть с лица кровь, хлещущую из носа. Вига села рядом весело болтая ногами.
Такие драки на ее памяти проходили не в первый раз и всегда главным участником оставался ее друг Вернон Роше. Другие не любили его по многим причинам. Во-первых, мать его работала шлюхой в борделе, и иногда, по выходным, подрабатывала в предместьях, не меняя рода деятельности. Все знали, что у нее никогда не было ни мужа, ни сколько-нибудь долгого сожителя, который бы помогал ей обеспечивать Вернона или хотя бы признать его, как сына. Это было второй причиной, по которой ее друга травили – почти у всех здесь был какой-никакой отец, пусть и не всегда живший с ними.
Главной же причиной была его особенная, выделяющая его среди других, жажда знаний и желание обучаться чему-то новому. Он даже договорился с одним священником, который по выходным обучал его грамоте и счету бесплатно, просто из доброты. Мальчишки презирали его за это, науськанные родителями, что умение читать и писать в жизни не пригодиться, а вот обчищать карман зазевавшегося прохожего – это действительно великое дело. Вига видела, что не смотря на свои десять лет, Роше мечтает вырваться из этого района, не важно куда, лишь бы подальше от Жака и ему подобных. Мама тоже говорила Виге, что бы она не смела подходить к Роше, но своевольная, хоть и тихая дома, девочка не хотела расставаться с другом больше, чем на ночь – она понимала его стремления. Ей тоже претила одна только мысль о том, что ее судьба – остаться в этом богами забытом месте навсегда, вырасти и выйти замуж за такого, как мерзкий Жак, жить вполовину не честно и каждый раз, едва наступает ночь вновь и вновь слышать звуки пьяных драк да слишком уж громкие стоны из незакрытых окон борделя.