— Нэй Солбери, капитан. С кем имею честь? — что-то удержало Нэя от упоминания титула.
— Старший матрос Поплавский Балтийского революционного флота. Ваш корабль есть нарушать пространство планета Балтика-девять. Моя команда смотреть вокруг. Я решать: реквизит — не реквизит. Ферштейн?
— Галактическое транспортное право не предусматривает… — посмотрев в глаза матросу, Нэй внезапно понял полную никчемность тех слов, которые еще только собирался сказать. И махнул рукой:
— Смотрите, здесь все равно нечего взять.
Поплавский добродушно улыбнулся ему, потом Мадженте, а потом хохотнул:
— Сам корабль, например.
Не прошло и пяти минут, как к величайшему изумлению Нэя, матросы, кряхтя и пыхтя, вытащили на палубу четыре больших кованых сундука, и загалдели, видимо обсуждая, как их спустить на бот.
Поплавский уже нетерпеливо тянул его вниз по трапу за локоть:
— Шнель, шнель, старый дед. Низ смотреть, машина смотреть, руль смотреть. Старая корабль, еще долго служить мировой революция.
На ватных ногах Нэй последовал за матросом в трюм, и неожиданно ткнулся ему в затылок.
— Что? Это? Такое? — сдавленно спросил Поплавский. — Я спрашиваю: Вас? Ист? Дас?
Только теперь Нэй почувствовал одуряющий, выворачивающий нутро наизнанку, дух гниющей органики. Привыкнув к полутьме трюма, он начал различать, прямо от их ног и до противоположного борта, мутные серебрящиеся тушки.
Сдержав рвотный позыв, Нэй выпрямился, и, откинув белоснежную прядь со лба, гордо ответил по-английски:
— Макрель, сэр! — и, во избежание эксцессов, тут же перевел: — Треска, господин революционный матрос.
Поплавский, едва не уронив Нэя в рыбу, выскочил на палубу и перегнулся через борт.
Побережье Балтики уже давно скрылось за горизонтом, а Маджента все еще не могла прийти в себя. Она продолжала дрожать даже в каюте, забравшись к нему под мышку, а Нэй все старался подоткнуть плед со всех сторон вокруг них, словно шотландская клетка могла защитить от сквозняков внешнего мира.
— Как странно, правда? Мы прожили целую жизнь в одном месте, и только сейчас начинаем понимать, как по-разному все устроено, — Мадж в неверии качала головой из стороны в сторону, и седые кудри щекотали Нэю подбородок. — И Ричард, когда еще имел обыкновение приезжать, никогда не рассказывал ни о чем подобном. Как ты думаешь, мы могли бы встретить его?
— Каждый этнос строит свою иллюзию, — возразил Нэй, аккуратно игнорируя вопрос.
— Эта была не иллюзия, а большой железный корабль. И снаряды какого-то там калибра. И люди, готовые по праву сильного выкинуть нас за борт.
— Иллюзия у них в головах.
— А оружие у них в руках.
Он поцеловал ее в макушку. Их плавно приподнимало и опускало. Под всеми парусами, зарываясь носом в пологие попутные волны, судно направлялось к следующей точке своего непостижимого маршрута.
— Капитан Солбери, — внезапно заявила Мадж, выбираясь из его объятий, — я полагаю, что сегодняшний ужин имеет право быть сервированным по праздничному регламенту.
— Безусловно, графиня, — ответил он. — Предлагаю вам срочно проследовать на огород!
Пока Маджента готовила салат, Нэй обошел все закутки судна в поисках изменений. Все было там, где должно быть. То, чего не должно было быть, отсутствовало. Особенно тухлая рыба.
Посреди камбуза, где гости перевернули все вверх дном, в центре большого разделочного стола стояла пыльная бутылка пятнадцатилетнего портвейна, два хрустальных бокала и штопор с серебряной ручкой в форме смеющейся макрели.
Когда Мадж подтвердила, что видит то же, что и он, Нэй лишь недоверчиво усмехнулся.
День за днем их судно окружал лишь светящийся туман. Его рассыпающиеся лепестки и локоны редкий ветер закручивал в странные фигуры, заставляя Нэя оглядываться, играя с ним, бередя душу.
Они поставили шезлонги рядом на корме. Мадж разыскала где-то разноцветную ветошь, толстые нитки и кривую парусную иглу, и пыталась составить из клочков расползающейся материи «Юнион Джек».
— Когда ты поднял первый бокал со словами «Боже, храни Королеву», я, кажется, наконец, прониклась значением этих слов.
— Еще недавно ты говорила, что монархия — это атавизм, не имеющий права на существование в наше такое и разэдакое чудесное прогрессивное время.
— Когда это — недавно?
— Ну, лет десять назад.
— А я и сейчас скажу, — невозмутимо ответила Мадж, разрывая пополам красный лоскут. — Просто, раз уж она у нас есть, пусть Бог будет к ней благосклонен.
Далеко в тумане показался размытый силуэт, напоминающий нос корабля в виде драконьей головы. Потом, будто бы, наметилась тень парусов. И вдруг из тишины донесся пронзительный животный визг.
— Мадж, там свинья! Ты слышала?
— Голубчик, какая свинья? Ты что-то услышал?
Визг повторился снова и снова.
— Нэй, что они делают с животным?!
Темные очертания в тумане растаяли, и снова наступила тишина.
— Что это было, Нэй?
— Или чем это не было. Мы все реже в состоянии узнать реальность. Будто в синей комнате.
— В какой комнате?
— В синей. Я же тебе рассказывал. Когда в фильмах…
— В чем?
— В фильмах. Самая простая двухмерная инсталляция. Я же рассказывал тебе! Так вот, в фильмах еще требовались люди — артисты, а инсталляторам — уж не знаю, как тогда называлась эта профессия — приходилось моделировать несуществующие пейзажи и отдельные предметы на компьютере. И потом накладывать изображение живого артиста на созданное в цифре окружение. Для этого артисты играли в специальной закрытой комнате, на особом синем фоне… Да нет же, я точно уже рассказывал тебе об этом!
— Сэр Солбери, находясь в здравом уме и твердой памяти, я спрашиваю: когда, по-вашему, это могло случиться?
— Не знаю… Наверное, лет пятьдесят назад.
Они оба сначала улыбнулись, а потом засмеялись.
Берега уже третий час тянулись по оба борта — они входили в устье тихой широкой реки. С бело-золотистых барханов сползала жара, словно пластами, время от времени накрывая их сухим покрывалом.
Они потеряли счет пройденным мирам. Богатым и нищим, плодородным и мертвым, раскаленным и ледяным. Республикам и тираниям, монархиям и коммунам, военным лагерям, планетам-тюрьмам, концессиям и вольницам. Перед ними падали ниц, и гнали их с порога, пытались обмануть и пытались спасти — всюду на свой манер. Но никогда не покушались на гетское судно, и не чинили им препятствий, когда они уходили.
Десятки раз собираясь остаться, они все равно возвращались к разверстому зеву судна, к горшочкам салата и обществу друг друга. Нэй, раздобыв где-то золотую краску — нужно же было как-то называть их временный дом — вывел на корме аккуратными буквами «Гамельн». Маджента придерживала его за ноги, чтобы он не вывалился за борт, и язвительно комментировала происходящее.
Прежде чем показался порт, они увидели по обе стороны фарватера очередь из… Кораблями это назвать было трудно — безразмерные черные прямоугольные коробки, лишенные всякой грации и изящества, но дышащие силой и мощью. Крошка «Гамельн» не доставал до их палуб даже верхушками мачт.
— Что это за саркофаги? — спросила Мадж, читая проплывающие мимо названия.
— Мы на планете-фронтире, — Нэй тоже следил взглядом за именами кораблей. — Это транспорты экспансии.
Он пытался представить, сколько же людей и техники может вместить каждая коробка. «Дитя Моргена — 21», «Леди Ультра-Йорка», «Дитя Моргена — 73», «Атланта», «Лемурия», «Длань Соннема»…