— С работы?
— И еще с какой! Десять ресторанных дымоходов нужно было прочистить, чтобы так измазаться. Он был такой черный, что даже глаз не было видно, кругом одна сажа. Костюм у него, конечно, тоже в соответствующем заупокойном цвете, тоже сажей подробно измазан.
— Сам с инструментами?
— Две щетки и шар, все свежеиспользовано. Сухая сажа и та ужас вселяет, а он, понимаете, был вдобавок мокрый, как большое несчастье, будто только что из пруда.
Сами понимаете, как только публика его увидела, все попятились и в крик:
— Боже ты мой, этот нас прикончит! Пан мастер, послушайте, снимите с плеча свои инструменты, потому что вы всех нас в одну минуту в трубочистов превратите.
Но трубочист попался с гонором. Как будто его это не касается, шпаклюет направо и налево. Крик еще пуще поднялся, пассажиры полезли на стены, на поручни, что под потолком висели, а он ничего, знай себе прет и прямо на меня.
Я подумал, если он возле моего пальто потрется — черная могила. Ни сухая, ни мокрая, ни итальянская, ни польская химчистка мне не помогут. Я тоже закричал:
— Пане брюнет, притормози немножко, куда тебя черт несет!
А он поворачивается ко мне и говорит:
— В чем дело? — и проезжается щеткой через всю физиономию какого-то невысокого блондина, стоявшего сбоку, и в одну минуту превращает блондина в негра из самого центра Африки.
Я его схватил за щетку и держу, а он свои щетки вырвал и пошел дальше. Правду сказать, он ко мне даже не притронулся, но на моем светлом летнем пальто появились пять черных поперечных лампасов. Я как увидел это, сразу завопил:
— Что ты натворил? Зебру для зоологического парка из гражданина сделал!
А он еще обиделся и возражает:
— Посмотрите на этого графа Монте-Кристо! Трубочист ему мешает. Ты что думаешь, я с прогулки иду? Я работал!
— Что не с прогулки, это каждому ясно. Но почему ты требуешь уважения к своей работе, если мою не уважаешь и вводишь меня в расход?
Подошел кондуктор и хотел трубочиста высадить из вагона. Но тот вышел сам, только напоследок чихнул два раза да так, что у всех пассажиров лица стали в черный горошек.
Вообще трубочист, может, и приносит счастье, по только не в трамвае.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
1953
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Раковина
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
С упаковкой вообще стало лучше. Но что поделаешь, если некоторые товары, несмотря на самые искренние желания продавцов, упаковать просто невозможно. Например, раковина. Понятно, я не имею в виду раковину морскую, я имею в виду раковину туалетную, так называемый унитаз. Ничего особенного — красивый белый фаянсовый предмет аэродинамической, можно сказать, формы, внизу суживающийся, заканчивающийся с одной стороны коленом трубы, а с другой — красивой полированной доской, но для переноски вещь неудобная. И запаковать ее невозможно. Нет слов, ее не покупают каждый день, но иногда приходится. Совсем недавно я попал именно в такую ситуацию. Старая наша раковина треснула еще во время войны. Правда, она еще послужила некоторое время, но под конец все же развалилась. Нужно было купить новую. Пришлось побегать по магазинам, но труды были вознаграждены, я нашел раковину — мечта! Продавец вручил мне ее с чарующей улыбкой — и тут началась так называемая геенна.
Я вышел с раковиной на улицу и стал искать такси. Но таксисты, которых я останавливал, отворачивались от меня с презрением. Наконец какой-то добрый гражданин пришел мне на помощь. За скромный гонорар он согласился отнести мою покупку домой.
Мало того, что подобная раковина пробуждает в прохожих живой интерес, она обладает еще одним свойством: не дает себя нести, просто не известно, как ее ухватить. Сперва мой избавитель уместил ее на правом плече, потом на левом, но, как видно, ему было очень неудобно, и в конце концов он надел ее себе на голову наподобие огромного древнеримского шлема. Мы тронулись в путь: я шел первым, гражданин в шлеме за мной. Но едва мы свернули на Ерусалимские аллеи, как мне повстречался приятель, страшный пустомеля. Он схватил меня за пуговицу пальто и начал рассказывать какую-то историю. Человек в раковине терпеливо стоял за мной. Не было ни одного прохожего, который бы не поинтересовался моей покупкой. Некоторые даже подходили поближе, стучали, как знатоки, согнутым пальцем по фаянсу и спрашивали моего адъютанта: