– Всего доброго.
– Прекрасный ответ.
Щелкнуло, и все шумы оборвались.
66. Красный Амай
1
В тот самый момент, когда Симо, ощущая себя загнанным зверем, просил Лину покинуть колодец, Марьятта и Ева бежали прочь. Экотаоны не пошли с ними, оставшись у Иатриума вершить возмездие.
Огонь трещал в ветвях и напоминал лихого наездника, стремившегося объездить все деревья и домики. Ночь обрела ярко-оранжевую густоту. Жар так давил на легкие, что было тяжело дышать.
Марьятта чуть ли не тащила Еву, сама толком не понимая, куда ее ведет. Почувствовала, как за рукав пиджака дернули. Сбавила темп и обнаружила, что они попали к овчарне, в темноте которой жалобно блеяли овцы.
– Мне нужна вода. – Ева перевела взгляд на свою ношу. Поразилась тому, как быстро человеческая плоть теряла цвет и сок.
– Я отведу тебя к соленой, сгодится? – Марьятта взяла ее под руку и рывком потянула за собой. «Ампутированный сегмент» едва не упал им под ноги. – Только скажи, заклинаю тебя камнями, ты умеешь управлять моторной лодкой?
– Лодкой? – Глаза Евы расширились. Обезболивающее работало на всю катушку. – Я буду грести хоть палками, хоть руками, если не сумею разобраться с тем, как запустить ее.
– Саргул тебе поможет, Дочь Материка.
Марьятта боялась вести ее через площадь с Ямой Ягнения. И не в последнюю очередь потому, что именно туда и отправился Харинов. Нет, отныне доктор и та женщина с каменным лицом сами по себе. А еще она справедливо полагала, что мало кому захочется оказаться у места, послужившего началом подобного кошмара.
Вдобавок происходило нечто странное. Более того, страшное. Огонь с ревом скакал по крышам, но это ни у кого не вызывало беспокойства. Не интересовали Детей Амая и две беглянки. Члены общины, шаркая бесчисленными ногами по улочкам, стремились к некой точке. Разливался приторный запах, недоступный обонянию, но который можно было вдохнуть иначе – животным началом, способным безошибочно почуять опасность.
«Пахнет… смертью? – в смятении подумала Марьятта. – Но ведь и раньше так воняло, разве нет? Нет. Сейчас это что-то другое… что-то похуже».
Сама того не желая, Марьятта двинулась вместе со всеми. Осиный разум общины понуждал ее выяснить, что же это за аромат такой. Ева не сопротивлялась.
Хоть Марьятта и побаивалась попасть к Яме Ягнения, выскочили они именно там. Миновали пахшее землей хранилище овощей и застыли у всех на виду. Марьятта ахнула, безошибочно определив источник загадочного аромата, вгонявшего всех в состояние тлетворного транса.
У колодца крутился мужчина, помогая женщине с каменным лицом встать на изувеченные ноги.
Неожиданно все поменялось, и теперь уже Ева потащила за собой опешившую Марьятту.
– Симо Ильвес, это ты?
Да, Марьятту тоже захлестнули эмоции, только они были отнюдь не радужными. Во-первых, площадь и прилегавшие к ней улочки заполняли Дети Амая. А во-вторых, несмотря на внушительное количество людей, стояла поразительная тишина. И Марьятта прекрасно понимала, в чем причина этого молчания.
Человек, которого Ева назвала Симо Ильвесом, вернулся из мертвых. И вернулся он не собой. Его серыми глазами смотрело существо столь злобное и хаотичное, что при взгляде на него замерзала кровь в жилах, разрывая вены и артерии иглами красного льда. Да, красный – вот верный цвет, подходящий для этого существа. Красные Законы, покрывавшие руки человека, сочились кровью. Волосы на груди и животе прочертила багровая полоса, начинавшаяся у подбородка. Человек был вооружен, но сила его исходила изнутри.
Оглядевшись, Марьятта поняла, что члены общины видят то же, что и она. Чужаки пробудили истинную силу острова, и теперь она поселилась в одном из них. Волна хаоса, бравшая свой исток от Иатриума, затихала.
Сюда, на поклон богу, стягивались все.
2
Сперва Симо показалось, что он услышал тот жуткий голос, который заговорил с ним в шахте, – как раз перед тем, как он покатился дальше, а Назар остался подыхать. Обернувшись, следователь понял, что и в преисподней сердце может колотиться не только от ужаса.
К нему торопилась Ева. С красными глазами за чудом уцелевшими очками, дрожащим подбородком обиженного ребенка, в стеганом одеяле с разноцветными ромбиками, забинтованная, нагая, в разбитых сапогах с чужой ноги, она, всхлипывая и улыбаясь, торопилась к нему. Самая лучшая девочка на свете, которую почему-то обидели. С прижатым к окровавленным бинтам предметом, походившим на ту самую вещь, о которой чаще всего грезят мальчики-подростки.