Сердце Симо захлестнула чудовищная ярость.
«Ее? ЕЕ?! – завыл дикарь внутри него. – При чем здесь она? ПРИ ЧЕМ?!»
Он взревел, окидывая общину свирепым взглядом. Правая рука, державшая пистолет Назара, три раза дернулась, порождая громовые выстрелы. Но никто из Детей Амая не шелохнулся и не отвел взгляда. Одна пуля выбила окно, а две исчезли в оранжевом дыму, так никого и не задев. Присевшая на хвою Лина зажала руками уши и зашлась в истеричном смехе.
– Симо… – позвала Ева.
Он стремительно, точно разъяренный бык, бросился к ней. Только сейчас заметил, что она держит за руку испуганную девушку в мужской одежде.
– Господи, Ева!
Они обнялись – с дрожью и всхлипами, словно влюбленные, пережившие крушение самолета. Девушка, которая следовала за Евой, в страхе отступила на несколько шагов.
– Прости меня, господи, пожалуйста, Ева, прости, – прохрипел он, не обращая внимания на кровавые сгустки, заполнявшие рот. – Знаю, это мало походит на экспедицию, которую показывают по телевизору…
Ева не дала ему договорить:
– Симо, Симо, послушай меня. И доверься. Тебе придется довериться. Придется. Ты должен подыграть мне, хорошо?
Он кивнул, мало что понимая.
Чтобы не смущать Симо и не смущаться самой, она завернула «ампутированный сегмент» в краешек одеяла и скинула его. Осталась в чем мать родила, хотя вряд ли так можно было сказать, учитывая бинты, пропитанные кровью, и чужие сапоги. И тем не менее Ева была голой в тех самых местах. А большего сейчас и не требовалось.
Она привстала на носочках и неуклюже поцеловала его.
Симо ощутил, что ей больно, что она с трудом управляет собственными онемевшими губами, не говоря уже о ране на груди, мешавшей всему разом. Часть его рассудка, принадлежавшая цивилизации, попыталась понять, чего Ева добивается, но более древняя поняла это сразу. Они, Симо и Ева, должны были показать Детям Амая, что он и есть их бог. Бог, который плюет на каждого. Бог, который будет так поступать и впредь, пока все берега не сомкнутся, а мир не поглотит тьма. Что он такой же, как они.
И Симо подыграл.
Пистолет упал в хвою, когда пальцы, державшие его, разжались и обхватили затылок девушки. Ответный поцелуй был бесконечным и вкусным, как лепесток розы, вложенный смертью в рот умирающему. Симо пихнул охнувшую Еву на одеяло и навалился на нее.
Как только это случилось, члены общины опустились на колени. Опустились разом и повсюду. Настоящие кающиеся грешники, молившиеся в огненном аду о новых пожарах.
Симо постиг и это: никто не мог свысока смотреть на своего бога.
Мгновением позже он вошел в Еву. И насмешливый голосок в голове сказал, что так и должно было случиться.
3
Еву покачивало на волне понимания, которое вполне могло быть космическим, абсолютным. Или не быть. Кто теперь поручится за правду?
Как бы то ни было, она со страхом и неожиданной любовью смотрела в лицо Симо, пока тот, нависая над ней, делал свое дело. Она мало что чувствовала из-за обезболивающего. Удовольствие будто звучало где-то вдалеке, зато боль гремела цепями прямо здесь, в области груди.
А еще обострившееся понимание позволяло ей проникать глубже. В суть вещей, если угодно.
Едва она увидела Симо, возившегося с Линой у колодца, как на ум пришли контрольные работы. Четвертая четверть. ОРКСЭ. Четвертые классы. Тема: «Добро и зло». Задача: продолжить фразу «О человеке говорят, что он злой, когда он…» Одна из четвероклашек ответила, что человек – злой, когда он черный внутри.
И теперь Ева воочию наблюдала это.
Симо Ильвес был черным внутри. Злым. Испорченным, как гнилой фрукт, лежавший в пепельнице. И необычайно могущественным. Это невозможно было описать словами; впечатление складывалось из всего: цвета и запаха крови, кисловато-табачной вони желудка, порезов темного, глубокого цвета, ярких глаз.
Симо олицетворял то, чему поклонялись эти дикари, – бесконечную и бездонную жестокость.
Была ли необходимость в этом сумасшедшем акте любви? Ева всем сердцем верила, что была, потому что хотела, чтобы Дети Амая уверовали в Симо, а сам он послушал ту, над которой так яростно трудился. Каждое движение выталкивало из следователя капли крови. Его исписанные богохульствами руки и порезы на груди буквально сочились красными и огненными письменами.
«Что ты творишь, Ева? – расхохоталась в ее голове Регина. – Разве ты не в курсе, что глиняный пенис вкуснее и толще? Поверь мне, уж я-то знаю разницу между этими дружками».
«Я найду способ заткнуть тебя», – пообещала ей Ева.
«Ну, посмотрим, посмотрим».
Наконец это случилось, и Симо с хрипом оставил в ней частичку себя. Но куда важнее было то, что Дети Амая увидели именно своего бога – плюющего на чужую и собственную боль, если ему того хочется.