Какие детали Горюнов утаил? Намеренно? Или потому что они с Ермиловым преследовали совсем другие цели в той вылазке к курдам — это теперь уже неважно. Петру, вероятно, просто не интересна была болтовня курда, и он переводил через пень-колоду.
Меркулова тут же достала пухлую записную книжицу в бирюзовой обложке и начала сосредоточенно искать. Кто только не попал в этот заветный список — от настройщика пианино до генералов МВД, от артистов цирка до следователей СК и ФСБ. Среди них затесался студенческий приятель — курд Араз Мирзоев, которого называли в шутку Араз-Адвас. Он не обижался.
Араз не стал журналистом и теперь владел рестораном на набережной Москвы-реки. Там он и принял Олесю, обрадовавшись ее звонку. После взаимных реверансов: «Видел тебя по телеку» и «Какой у тебя уютный ресторанчик», они удалились в его кабинет на втором этаже, взобравшись по гулкой винтовой черной лестнице.
Из приоткрытого окна кабинета пахло весенней рекой и слегка соляркой. Меркулова с неохотой отказалась от предложенного обеда. Обычно она старалась есть везде, где предлагают, и в любое время. Работа журналиста подразумевает чувство постоянного голода, и не только информационного. Сейчас она торопилась и не хотела отвлекаться от главного.
— Ты не будешь трепаться, а, Аразик? — Олеся взглянула на него, гипнотизируя черными глазищами.
— Здрасьте, приехали! Когда я трепался? Я молчаливый, одинокий, — он кокетливо поморгал длинными ресницами, почесал короткую бородку, красуясь. На пальце у него блеснул серебряный перстень явно с недешевым зеленым камешком.
— Ладно тебе! — ничуть не смутилась Меркулова.
Она еще в институте обратила внимание, как он на нее заглядывается, потому и пригласил тогда на свадьбу своего брата. Имел виды. Но Олеся легкомысленно игнорировала. На свадьбе она и узнала, что он не армянин, а курд и знает курманджи.
— Мне надо, чтобы ты прослушал одну запись. Это интервью. И дословно перевел с курдского. А потом забыл обо всем, что услышал. Запись — мой эксклюзив. Усек?
— Кому я могу растрепать? Своему шеф-повару, что ли? Я, к счастью, отошел от журналистских дел. Садись, что же ты стоишь! — он указал на массивный кожаный диван в углу кабинета. Около него на столике стояли бутылки коньяка, виски и ликера. — Журналистика, знаешь ли, напоминала мне всегда погоню. Неизвестно куда и неизвестно зачем, но бежишь. Впереди несутся такие же охотники за информацией, взмыленные, голодные, борзые. Как стая летучих мышей с открытыми ртами. Авось по дороге что-нибудь само в пасть влетит.
— Тут скорее дело политическое, — усмехнулась Олеся удачному сравнению приятеля. — Все же ты зря переквалифицировался. У тебя явный дар фельетониста.
— Ну уж! А что касается политики, тем более. Упаси меня бог лезть в эту трясину. Особенно что касается курдского вопроса. Там непролазные дебри. Группировки. Борьба за власть и территории. Все это скучно и бесперспективно. Лучше делом каким-то заниматься. Вот я и… — он обвел рукой свой кабинет. — А между прочим, мой брат уехал в Северный Ирак, в русский батальон, в горы Кандиль. И еще некоторые наши знакомые там. — Араз погрустнел. Ему эта тема была неприятна.
— Постой, а его жена?
— С ним уехала, — Араз поерзал в кресле, явно не желая развивать больную для семьи тему. — Не сиделось им дома. Поехали искать приключения и бороться за свой независимый Курдистан. Мираж, миф…
— Думаешь, они не объединятся? Я имею в виду, не будет единого Курдистана?
— Сама посуди, — Араз налил ей вишневого ликера в рюмочку, себе коньяку. — Иранские курды — это одно, иракские — другое, сирийские — третье, я уж не говорю про турецких. У всех у них есть свои организации, связанные весьма опосредованно. Молодежь, в большинстве своем, не знает курдского. Они фактически ассимилировались в тех странах, где живут. Чего еще надо? Да и как ты себе представляешь отдельное государство? На чьей территории? За чей счет? — Он выпил и предостерегающе покачал пальцем: — Только не вздумай использовать мои слова как комментарий некоего обрусевшего курда к своим репортажам. Знаю я эти журналистские штучки! Небось обвешалась диктофонами?
— С тобой я бы не стала такое проворачивать, — обиделась Олеся довольно натурально. Мыслишка-то у нее мелькнула… — Так переведешь?