— Знаешь, Бродяга, — Люпин одержал победу в их шутливом бою и уселся на поверженного врага, — должен тебя предупредить вполне официально: секса у нас в ближайшее время не будет! В медпункт я не пойду, даже не заикайся.
— Ничего, прорвёмся! — Блэк прикрылся одеялом. — Фрот — законы трения ещё никто не отменял!
––––––––––––-—
(*заклятие «Сила страсти», ** Лукрум — усиление любых магических воздействий)
Часть 3. Навстречу
«Прорвёмся…», — уже совсем далёкий неживой голос растворился в ледяном тумане. Сердце Сириуса не понимало, стоит ли ему продолжать толкать кровь по безжизненному телу или проще смириться и поддаться холодному отчаянию, прекратить бессмысленное, обречённое на провал сопротивление и уснуть…
Увижу ли я ещё когда-нибудь его глаза? Да… Я должен в это верить…
Коснёмся ли мы рук друг друга? Конечно. Иначе не может быть.
Встретятся ли наши губы? Только для этого я и живу!
Когда один дементор издал довольный звук, напоминавший сытое урчание, и втянул свои призрачные щупальца, на его место поспешил второй. Сириус закрыл глаза, по его щекам побежали солёные капли… «Бейся, — едва шевелились его посиневшие губы, — бейся, стучи… Я знаю, что тебе тяжело… Но ты — сердце Блэка! Не смей останавливаться!»
Очнулся он довольно поздно от грохота кухонной тележки в коридоре. Каких усилий ему стоило заставить себя не то чтобы подняться, а просто пошевелить рукой! Чтобы избавиться от противного липкого оцепенения, Блэк поднёс ладонь к зубам и сильно стиснул их. Боли от прокуса почти не почувствовал, вернее почувствовал, но воспринял как-то отстранённо, но кровь выступившая из ранок от его-же клыков заставила заторможенный апатичный мозг заработать немного быстрее.
Открыв дверь камеры заключённого Блэка, служитель тюрьмы, сквиб, приставленный к кухне, разносивший узникам пищу, сначала замер на пороге. «Развлекаешься? Ну-ну… — сурово покосился он на лохматую чёрную собаку, сидевшую на кровати, и боязливо принялся выставлять с тележки скудный тюремный завтрак. Тяжело дышавший и свирепо блестевший глазами зверь привлёк его внимание настолько, что он не заметил проворную тень у себя за спиной. Другой пёс, точная копия этого, вернее оригинал, ловко протиснулся между прутьями решётки и бесшумно выскочил в коридор. Во всё остальное время, кроме времени приёма пищи, на дверь камеры накладывались абсолютно непобедимые запирающие чары. И только разнося заключённым еду, служитель ненадолго снимал охранную магию. Это был единственный шанс для Блэка выбраться из своего склепа.
Ни кем не замеченный, он довольно долго петлял по узким запутанным коридорам и почти выбился из сил. И только собачий нюх, ориентировавшийся на запах океана, помог Бродяге найти выход наружу.
Он стоял на единственном крохотном клочке каменистого берега острова-тюрьмы, с которого имелся выход к воде. Волны безмятежно шелестели о серые валуны. Собирался дождь. Низкие тёмные тучи уже соединились на горизонте с мрачной морской гладью. Пока ещё океан был смирен и тих в предвкушении шторма. Но плыть в такую погоду к большой земле, которая даже не просматривалась в туманной дали, навстречу грозе и урагану, было самоубийством. «Ну и пусть, — решился Блэк и вошёл в спокойные волны. — Обратно я уже никогда не вернусь!» Он глубоко вдохнул солёный свежий ветер.
Уже оттолкнувшись от берега и сделав несколько пробных гребков лапами, случайно бросил взгляд в сторону и увидел на берегу полу-заваленное камнями бревно. Толстый край сухой древесины торчал среди скал, покрытый водорослями. Бродяга повернул обратно, вышел на берег, отряхнул с шерсти солёные брызги и осторожно направился к удивительной находке. Вытолкав бревно из камней, он увидел, что к тому крепко привязана прочная толстая верёвка. Чтобы узел верёвки не соскочил, на древесине были сделаны глубокие зарубки. Свободный край верёвки заканчивался небольшой петлёй. Изучая странную находку, Бродяга почувствовал еле различимый запах, который с неимоверной силой подхлестнул его усталый измученный мозг и ослабевшее тощее тело. Запах Люпина!
Не теряя больше ни секунды, он скатил бревно в воду и, просунув одну лапу в петлю, старательно поплыл в сторону материка. Навстречу грозе. Навстречу свободе.
*
Профессор Люпин сидел в кресле-качалке и внимательно изучал большой астрономический атлас. Тяжёлая книга с яркими иллюстрациями едва помещалась на коленях. Время от времени он отвлекался от чтения и бесцельно блуждал взглядом по комнате Визжащей хижины. Когда натыкался на собственное отражение в зеркале, висевшем почти напротив, то болезненно морщился и быстро отводил глаза. Да, выглядел он не очень… Мягко говоря… Последнее полнолуние далось ему особенно трудно. Так плохо Римус чувствовал себя разве что в детстве, когда только учился жить со своей болезнью, и немного позже, когда не мог справляться с волчьими инстинктами из-за близости с Сириусом. За последнюю неделю он очень сильно похудел, осунулся, приобрёл нездоровый цвет лица и лихорадочный блеск глаз. Губы воспалились. Щёки впали, глубокие тени вокруг век сообщали даже не очень внимательным наблюдателям, что преподаватель Хогвартса Люпин не спит ночами. Старшеклассники шушукались и отпускали пошлые шуточки за его спиной, некоторые юные волшебницы весьма томно вздыхали ему вслед. «Что за бред в голове у современной молодёжи! Мы в своё время были совсем другие…» А когда декан МакГонагалл смущённо заявила, что не имеет привычки вмешиваться в чужую личную жизнь, но считает своим долгом предупредить его, как преподавателя, о необходимости соблюдения режима дня и элементарных приличий в стенах школы, то он чуть не провалился сквозь землю или не обернулся прямо перед ней в доказательство своих крепких педагогических моральных устоев. «Уважаемая Минерва, я не ловелас и не совратитель учениц. Я оборотень, и мне с большим трудом удаётся не откусить кому-нибудь башку или не вырвать потроха», — хотелось оправдаться Люпину…
Сначала он услышал, или даже почувствовал, осторожные крадущиеся шаги под заколоченным снаружи окном. Потом громко проскрипела входная дверь, давно не знавшая масла. Краем глаза Люпин уловил движение сбоку от себя, но не обернулся. Сердце бешено заколотилось. Казалось, что этот оглушительный, отсчитывавший удары жизни звук должен был перекрыть все звуки вселенной, но тишина всё так же звенела в ушах. Лишь шелест переворачиваемых книжных страниц нарушал её.
«Не хочу, чтобы мой голос дрожал. Надо взять себя в руки», — подумал Люпин, прислушиваясь к тихому дыханью у себя за спиной.
— Сириус — ярчайшая звезда южного полушария неба, — читал он с выражением, — главная звезда созвездия Большого Пса. Видимый блеск равен, — пробежал глазами по строчкам, — минус полторы звёздных величины. Сириус удалён от Солнечной системы почти на девять световых лет. Как далеко! — удивился он. — Но является одной из ближайших к нам звёзд. С Сириуса даже Солнце выглядит звездой лишь второй величины… В настоящее время Сириус приближается к Солнечной системе, поэтому видимый блеск звезды медленно растёт, — кивнул Люпин, перевернул страницу и улыбнулся уголками губ. — А вот это ещё интереснее: латинское название звезды «каникула» означает «маленькая собачка», — рассмеялся он. — А китайские астрономы называют звезду небесным волком… — Люпин пощёлкал языком и потёр кулаком воспалённые глаза. — Сириус — двойная звезда! Учил ведь в школе… Вот проклятая память, — покачал он головой. — Сириус имеет звезду-компаньона… с которой вращается вокруг общего центра с периодом оборота в пятьдесят лет…
— Да, это многое объясняет… — раздался сзади знакомый голос. Голос самого дорогого и желанного человека.