*
«На что я надеюсь? Все эти годы… Все эти месяцы, которым не знаю счёта. Все эти дни, пролетающие отравленными стрелами у неприкрытого виска. Часы, отмеряемые каплями крови из незатягивающейся раны в сердце. На что я надеюсь? Каждый вечер трачу быстро уходящие силы на превращение в Бродягу. И ловлю по ночам чутким собачьим слухом ужасные вопли лишающихся душевного света и последних надежд узников. На что я надеюсь?» — Сириус не знал ответа на этот вопрос, но продолжал вновь и вновь его упрямо себе задавать. Чувствовал, что тот день, когда он не спросит у самого себя, на что надеется, станет последним днём его жизни.
*
Сириусу сегодня было очень плохо. Он не мог бы сказать, что обычно принимал по утрам человеческий образ бодро и весело. Но сегодня… Видимо, ночью Бродяга допустил какую-то ошибку и был наказан за неё визитом голодного стражника. Сириус плохо помнил, что именно произошло. Кажется, дементор, как всегда не распознав в сознании животного достойный объект для утоления своего аппетита, всё-таки внимательно прошёлся по невидимой для него душе пса Блэка, чем привёл обернувшегося утром в человека Сириуса в состояние сильнейшего уныния.
На тарелку с завтраком, рыбным супом неопределённого цвета, Блэк даже не взглянул. Запах еды вызвал у него приступ тошноты. Голова гудела, тело ломало и выкручивало. Не хотелось даже дышать. «Скорей бы снова ночь. Не буду больше обращаться. Хватит. Пусть эти склизкие твари обожрутся моей душой. Больше не могу хранить её. Слишком тяжёлое сокровище. И совершенно бесполезное…» Он с трудом заставил себя выпить воды. На прогулку решил не идти. Зачем? Надоело. Поддерживать физическую форму, чтобы тебя вывезли из этих скорбных стен в покойницком мешке не совсем дряхлым и с натренированными мышцами? На-до-е-ло. Если не шевелиться, то можно представить, что тебя уже нет…
Сириус сам не понимал, почему всё же поднялся с жёсткой кровати и вышел, еле волоча ноги и спотыкаясь, из камеры. Под присмотром паривших на значительном расстоянии дементоров он в компании тощих грязных узников, большинство из которых уже не отзывались на свои когда-то известные имена, уныло прошёл по узкой лестнице во двор тюрьмы. Солнце, редко заглядывавшее в каменный мешок Азкабана, больно ударило по глазам. «Надо же, — вяло удивился Блэк, — сегодня хорошая погода? Хотя… какая разница…» Но его апатию и безразличие к окружающей действительности смыло, словно волной, только лишь он услышал голос Римуса Люпина. Слуховая галлюцинация! Последствие ночного общения с дементором. Значит, скоро конец…
Голос его школьного друга, его любимого, казался чужим и странным, но вполне реалистичным. Сириус сощурился и приставил ко лбу козырёк ладони, стараясь оглядеться на слепящем солнечном свете, заполнившем прогулочный дворик тюрьмы, потёр кулаками глаза, поморгал. Он определённо слышал Люпина! Если это мираж, игра больного разума, то почему в нём присутствует и другой голос, очень знакомый, кажется, принадлежащий Министру? С чего это его сознанию перед сдачей позиций безумию захотелось воспроизвести не только голос любимого, а ещё и Корнелиуса Фаджа?
— Раздайте газеты, Люпин, — командовал Министр магии. — Только не подходите к заключённым слишком близко. Цель нашей инспекции — не личное общение с преступниками, а проверка условий их содержания. Гуманность — вот девиз реформы нашей пенитенциарной системы. Негоже цивилизованному магическому сообществу уподобляться этим негодяям, не знавшим в своё время жалости. Министерство готово тратить средства налогоплательщиков на обеспечение для заключённых Азкабана человеческих условий содержания, — Фадж говорил преувеличенно громко, словно на заседании в своём кабинете, обращался не только к своему спутнику, а ко всей аудитории, забыв, вероятно, что мало кто из рассыпавшихся по тюремной площади арестантов был способен понять его пламенную речь.
— И вы считаете, господин Министр, что газеты помогут в этом благородном деле? — без тени издёвки спросил Римус Люпин.
— С чего-то ведь надо начинать. — Министр тяжело вздохнул: удручавший вид оборванных грязных узников, гревшихся на солнышке, сбивал его жизнерадостный деловой настрой. — Какие-то они… неухоженные… Злодеи, конечно, но человеческий вид нельзя терять ни при каких условиях.
Люпин не смог сдержать грустную усмешку:
— Дементоры вряд ли за ними ухаживают. А персонала не хватает.
Фадж недовольно взглянул на него:
— Вы, инспектор, слишком либерально настроены. Это нынче модно. Но мы не собираемся перепрофилировать Азкабан в санаторий. Если они хотят достойно жить, то и сами обязаны потрудиться. — Он хотел перечислить, что именно должны делать заключённые для сохранения цивилизованного облика, но, покосившись на парившего в стороне дементора, осёкся. — Пусть… читают. Будут в курсе последних событий. Пусть знают, что, несмотря на всё совершённое ими зло, магическая Англия живёт и процветает!
— О, это совсем другое дело, — поспешил согласиться Люпин. — Это должно усилить раскаяние преступников! — Он уже давно увидел худую длинноволосую фигуру в центре солнечного круга, расцветившего мрачные плиты тюремного двора всеми возможными оттенками серого цвета. И не узнал очень изменившегося Сириуса, а, скорее, почувствовал, что это он. Если бы не решётка, отделявшая площадку для прогулок от остальной части двора, Римус, вероятно, не смог бы сдерживаться и бросился к Блэку. Сердце его бешено забилось, руки задрожали, он чуть не выронил кипу газет. «Успокойся! — приказал себе Люпин. — Сейчас же успокойся! Он жив! Этого мало, но пока достаточно. Возьми себя в руки! Ты столько сил приложил, чтобы втереться в доверие к Министру и организовать эту идиотскую инспекцию в Азкабан! Ты не имеешь права сейчас всё испортить! Другого шанса не будет. Фадж — не дурак, иначе не стал бы главой Министерства. Нельзя давать ему повод для подозрений».
— Было бы неплохо, господин Министр, — решил проявить рвение Люпин и обвёл рукой тюремный двор, — поставить здесь растения. — Фадж посмотрел на него, как на душевнобольного. — Кадки с деревьями, цветочные горшки. Это приведёт мрачность тюремных интерьеров в более эстетичный вид. — Министр обожал высокопарные фразы, и Люпин ему немного подыграл. — Это будет приятно и нашим коллегам, посещающим Азкабан. А стоимость озеленения не так уж и высока. — Люпин сделал вид, что смутился под строгим начальственным взглядом. — Зелень, свежий воздух… «Интересно, — усмехнулся он про себя, — возразит ли Фадж, что в открытом океане воздух и так свеж?»…
Их глаза встретились лишь на несколько секунд. Римус поёжился от взгляда в бездонные непроницаемые омуты, лишённые не только былого яркого бесшабашного блеска, но и всякого свечения. Глаза живого мертвеца. Но признаки разума во взгляде Сириуса он увидел без труда и облегчённо выдохнул: «Помнит!» Внимательный Фадж заметил непроизвольно изменившееся выражение лица Люпина и проследил за его взглядом:
— Встретили старого знакомого?
Люпин глазами поспешно показал Блэку на свою руку и незаметно выронил из рукава пиджака крохотный предмет. Кусочек кости, чуть слышно стукнувшись о каменные плиты, тут же растворился в воздухе.
— Да. С трудом узнал своего бывшего одноклассника, — Люпин решил, что безопаснее будет не врать Фаджу по мелочам.
— И друга? — уточнил тот.
— Вы, господин Министр, думаете, что подлый предатель и убийца, пожизненный узник Азкабана может быть моим другом? — равнодушно возразил Люпин. Сириус услышал эти слова, и земля закачалась у него под ногами.