Поняв, что старший пес лишен речи, щенок отказался от прежнего кумира. Он стал словоохотлив до болтливости и упрямо тянулся за Плакси во всяческих человеческих умениях. К тому же, он изобрел особый способ высмеивать Гелерта. Щенок затевал воображаемую беседу с суперовчаркой, притворяясь, что принимает его молчание за сознательный отказ говорить. Взрослый пес поначалу игнорировал болтливого щенка, но понемногу, особенно, если видевшие это смеялись, в его развитый, хотя и не человеческий разум закрадывалось подозрение, что Сириус выставляет его дураком. Тогда Гелерт сильно смущался и, рано или поздно, отгонял от себя нахального юнца, а то и задавал ему встряску.
Плакси тем временем стала учиться читать и писать. Мать уделяла час в день занятиям с дочерью. Сириус сперва проявил к их необычным действиям лишь умеренное любопытство, а под влиянием Гелерта вовсе забыл о чтении ради охоты. Элизабет не пыталась принудить его к учению. Либо щенок перерастет свое равнодушие, либо его ум не так далеко ушел от собачьего, чтобы вовлечься в столь чуждое животному занятие, а в этом случае принуждение было бы только во вред.
Однако, отвернувшись от прежнего кумира, Сириус обратился к игре в письмо и чтение. Он сильно отстал от Плакси, и Элизабет взялась его подтянуть. Конечно, не имея рук, писать он мог бы только при посредстве специальных приспособлений. Оказалось, что и с чтением возникают серьезные сложности из-за неспособности собачьих глаз точно различать зрительные образы. Плакси обычно выкладывала простые слова из разрезной азбуки, но Сириус слишком часто путал буквы с похожими очертаниями.
Ему стало еще труднее, когда Плакси перешла к более мелкому шрифту. Иногда складывалось впечатление, что умом он все же уступает человеку. Элизабет, хоть и умела не делать различий между родными и приемным ребенком, все же втайне желала победы Плакси, и теперь написала Томасу, что в конечном счете Сириус не слишком превосходит ребенка-идиота. Однако Томас, который втайне мечтал совсем об обратном, ответил целой диссертацией о слабости зрения у собак и посоветовал объяснить Сириусу этот недостаток, поощрять его в учении и напоминать, что он зато превосходит человека в других отношениях.
Поощрение вызвало в Сириусе особе упорство. Теперь он ежедневно часами упражнялся в чтении и добился большого прогресса, но через неделю Элизабет пришлось вмешаться, чтобы не допустить умственного переутомления. Она похвалила и приласкала воспитанника, и убедила, что он скорее и тверже усвоит уроки, если будет давать себе отдых.
Сириус, конечно, сознавал, что в письме не угонится за Плакси, но решил не отказываться вовсе от столь ценного навыка. Он сам изобрел способ обойти свои недостатки. Попросил Элизабет смастерить ему плотную кожаную перчатку на правую переднюю лапу и пришить на тыльной стороне гнездо для карандаша или ручки. Получив это приспособление, он приступил к первому опыту письма. Он очень волновался. Устроившись в позе геральдического льва, придерживая лист левой передней лапой и упираясь в пол локтем правой, он сумел нацарапать: ПЕС, КОТ, ПЛАКСИ, СИРИУС и тому подобное. Нервные связи лап и моторные центры его мозга были, пожалуй, не слишком приспособлены к подобной деятельности, но тем больше был триумф его упорства. Настойчиво упражняясь, он за несколько лет выучился писать крупным, неровным, но разборчивым почерком. Я еще расскажу, что в грядущие годы он брался даже за написание книг.
На Томаса достижения Сириуса произвели большее впечатление, чем на Элизабет — возможно потому, что он лучше представлял, какие трудности пришлось преодолеть щенку.
Сириус по возможности принимал участие во всех простых уроках, которые Элизабет давала Плакси. Он не многого добился в арифметике — может быть, из-за плохого зрения, но все же сумел не уступить подруге, которая и сама не слишком успевала в этом предмете. Писал он тоже неграмотно — вероятно, по той же причине. Но уже в первые годы жизни он выказывал огромный интерес к языкам и к искусству точно выражать мысли. Порой на него сильно действовала поэзия. Несмотря на слабое зрение, Сириус много читал и часто упрашивал членов семьи почитать ему вслух. Они, зная, как важна для него эта услуга, обычно соглашались.
Однако вернемся к его «щенячеству». Пакси настало время посещать деревенскую школу. Для Сириуса школа, конечно, была закрыта. Он, порой с благодарностью за свою свободу, но чаще с завистью, смотрел, как его приемная сестра по утрам выходит из дома с книжками. Для него же настал возраст, когда он мог вольно блуждать по округе, и в нем развилась сильная страсть к природным запахам и приключениям. И все же мысль, что подруга обгоняет его в познании великого мира людей, царапала больно. Плакси, возвращаясь домой школы, часто уверяла, что уроки — сплошная скука, но в ее тоне сквозило гордое сознание собственной важности, и Сириус догадывался, что в школе происходит немало увлекательного. Он повадился вытягивать из нее самые яркие школьные воспоминания. У Плакси вошло в обычай готовить домашние задания вместе с приятелем, что шло на пользу обоим. Элизабет продолжала между делом обучать щенка, увлекая его разными темами, и тот зачастую мог отдать Плакси долг, поделившись с ней плодами собственного учения, хотя девочка обычно и смотрела на его обрывочные познания свысока.