Ольга вздохнула и почему-то пошла в папину комнату, куда она с похорон почти не заходила. Она не могла сказать, действительно ли оттуда не выветрился еще запах лекарств или он охватил ее по привычке, как только открыла дверь. Надо же, в сущности и маму, и его погубили “великие стройки коммунизма”. И через край бивший энтузиазм. Но какой же счастливый однажды пришел отец домой и сообщил, что написал заявление о выходе из партии, как она еле удержала его, когда он в августе рвался защищать Белый дом. А потом оказалось, что все эти стройки — за границами, и отец горько шутил, что собственно для России, как выяснилось, не сделал ничего. Он страшно переживал, что личная жизнь Олина не складывалась, в последние годы у него возникла навязчивая идея размена квартиры, он боялся, что мешает ей. Да на что можно было разменять их хрущевский рай! Вот теперь никто не мешает… Она сидела и по своей дурной привычке накручивала волосы на палец, туже, туже. Зря она так на Леву набросилась. Можно подумать, что их с отцом отношения были идиллическими. И вдруг поймала себя на мысли: “А Лева бы ему понравился”.
Ну и пусть сегодня у всех праздник, зато завтра, когда еле-еле ворочая языком от недосыпа и тяжело ступая от вчерашних возлияний и обжорства все будут ползать, как помятые тени, она встанет утром, с удовольствием примет ванну, вымоет голову, наденет что-нибудь уютное, но красивое и начнет новый год с неспешного завтрака, а потом Лева позвонит в дверь.
Но звонок в дверь раздался в тот же день, в половине одиннадцатого вечера. Этого она никак не ожидала, но прямо-таки разлетелась, забыв и про ногу, и про затрапезный вид. На пороге стояла Лера.
— С Новым годом, моя хорошая, — фальшиво-сладкой и нарочито громкой скороговоркой пропела она, — пусть у тебя все-все будет хорошо. Брат решил ехать на машине, на улице такая гадость, опять все развезло, а я говорю, крюк невелик, давай Ольку поздравим. Вот маленький подарочек тебе привезла.
Она протянула Оле какой-то блестящий пакетик, а сама все тянула шею, заглядывала ей за спину, кто же, кто скрывается за Олиным “не одна”.
— Спасибо, Лера, ты как всегда на высоте.
Прозвучало издевкой, хотя Оле меньше всего этого хотелось. Но Леру распирало любопытство, и она решилась на наводящий вопрос:
— У тебя уже стол накрыт?
А сама все ближе и ближе подходила к середине коридорчика. Странно — такая аккуратистка, у нее в прихожей всегда расстелены газеты у двери, и она их по сто раз в день меняет, а уж зайти в сапогах…
— Лера, я одна встречаю Новый год, так уж получилось.
— Так я и знала. Ну, одевайся, поехали с нами.
Оле показалось, что глаза ее хищно блеснули, добыча, готовая ускользнуть, опять плыла ей в руки. Оля покачала головой:
— Спасибо, но ко мне придут завтра с утра.
— Все ясно. Новый год встретим с “законной”, а наутро прибежим.
— Лера, твое мужененавистничество работает не всегда.
Они долго еще стояли, перекидываясь резкими репликами, Лера давно отступила обратно на коврик у двери, потеряв интерес к внутренностям квартиры, они говорили друг другу обидные и несправедливые слова и, казалось, этому не будет конца. Уже несколько раз за окном раздавался раздраженный автомобильный гудок, время отсчитывало последний час уходящего года, и кто-то должен был прервать этот бессмысленный бред.
— Лера, не будем ссориться, тем более под Новый год. Иди, тебе пора.
-Я-то пойду, а ты останешься в пустой квартире. Чтобы не скучать, возьми лист бумаги и напиши: “А кто идиотка”. И читай — слева направо, потом справа налево — все выйдет одно.
— Знаю, это палиндром называется.
Оля подошла к ней, обняла:
— Не сердись, все-таки всю жизнь вместе. И своих поздравь.
— Какое там “сердись”, тебя, дуру, жалко.
Когда на следующий день Оля открывала дверь Леве, она обратила внимание, что коврик еще хранил отпечатки Лериных сапог.
15
В комнате было совершенно темно. Обычно даже среди ночи какой-то непонятного происхождения свет чертил полосы на потолке, а иногда в сильный ветер полукруг фонарной тени то возникал, то пропадал в нижнем левом углу окна. Но циферблат часов белел всегда, и чуть напрягши зрение можно было если не разглядеть, так угадать положение стрелок. Сейчас же Ольга с трудом различила контуры будильника и не сразу увидела, что нарушило привычный порядок вещей. Шторы, шторы были плотно сдвинуты! Она уже много лет если и задергивала их, то лишь от летнего палящего солнца. Это была когда-то ее большая хозяйственная неудача, дурацкий проволочный карниз с крючочками вместо нормальной палки с кольцами. При каждом резком движении петельки срывались, как рыбки с крючка неумелого рыболова, занавеска провисала, пузырилась, и надо было, чертыхаясь, лезть на стремянке под потолок, чтобы на следующий день упустить другую беглянку. В конце концов она просто перестала дотрагиваться до штор.