Ольга зашла в кондитерскую. В уголке грелась старушка. “Тоже — сирота,” — подумала Ольга, и это общее, роднящее ее с сухонькой подслеповатой бабулей вмиг перевесило все различия. Оля купила шоколадку, тут же развернула, откусила и уперлась взглядом в старушкины руки, сжимающие мешочек. “Хочет купить что-нибудь вкусненькое, а денег жалко, последние. Вот сейчас куплю шоколадку, подойду к ней, протяну, мол, с Новым годом, бабушка, а она, ой, спасибо, доченька, да дай тебе Бог здоровья за твою доброту. И неделю будет пить жидкий чай, отламывая долечку за долечкой и думая о том, что могла бы у нее быть такая внученька, но и на том спасибо, вот ведь, молодежь ругаем, а есть и среди них хорошие…” Но тут Ольге стало стыдно. Она поняла, что не старушку жалеет, а собой любуется и не сможет подойти и протянуть шоколадку. Когда няня умирала у Кащенко, потеряв память и не узнавая ее, Оля добросовестно навещала ее, приносила йогурты и мандарины, а усталая санитарка, привычным жестом сунув в карман хрусткую бумажку, учила:” Мандарины почисть, а йогурт пусть при тебе съест, а то отберут”, — ее мучило то же чувство — не то что неискренности, скорее, стыда за брезгливость и неотвязное желание поскорее оказаться на улице, где можно будет глубоко вдохнуть без страха учуять затхлый запах бедности, старости и казенного дома. Пока размышляла, старушка исчезла.
Все-таки возвращаться в прибранный дом, неся сумку с вкусной едой, было приятно. Только противно леденели мокрые ноги — что ни надевай в такую погоду — без толку. Ольга еще стаскивала тяжелый сапог, когда зазвонил телефон. В первый раз за этот день.
7
Интересно, что можно рассказать о нем самом? Что рассказал бы тот же Олег? “Я такой обыкновенный, что даже пороков не накопил”, — Лева тупо смотрел, как медленно набухает, нависает и наконец падает капля, потом через равные промежутки еще и еще одна. Вот так бы созерцать-созерцать, а потом написать трактат “Рождение капли”. И прославиться, получить Нобелевскую премию. (Впрочем, ее, кажется, не дают за философию. Или это не философия?) На детских днях рождения почему-то было принято играть в “Бездомного зайца”. Ставились в ряд стулья, на один меньше, чем число играющих. Потом играла музыка, а все бегали вокруг стульев. В тот момент, когда музыка обрывалась, надлежало сесть, но кто-то с неизбежностью оставался без места. Лева терпеть не мог этой игры, всегда панически боялся оказаться этим несчастным “зайцем”, которого каждый раз ему было нестерпимо жаль, хотя все остальные, включая очередную жертву, казалось, были увлечены игрой, вовсе не презирая замешкавшегося и не страдая, проиграв. Паника его была совершенно беспочвенной, потому что он быстро бегал, ловко маневрировал и вообще был достаточно спортивен, чтобы считаться уважаемым в мальчишечьем сообществе, где ценится физическая сила. Тем не менее страх изгойства буквально давил его. С возрастом он не прошел, но трансформировался в боязнь выделяться из массы, а когда цель, как Леве казалось, была достигнута, его стала угнетать собственная обыкновенность. Он силился обнаружить в себе что-то особое, пусть изъяны, лишь бы найти подтверждение своей уникальности. Но не находил и ковырял беспрестанно эту болячку, отчасти любуясь собой. “Человек без свойств” — вот подходящее определение. Лева, конечно же, знал, что это название знаменитой книги, но ее намеренно не читал, опасаясь, что содержание обманет, а предпочитал носить этот тайный ярлык, постановив его и считать своей особой метой.
Лева нехотя включил воду, вымыл чашку и поплелся в переднюю. Собака, радостно повизгивая, крутилась у его ног. Беспородную зверюшку эту привел с собой один из новых соседей, так же, как и Лева, покончивший с семейной жизнью и нашедший временный приют в Женькиной странной квартире. Его услали на неделю в командировку, и Лева согласился выручить его и погулять это время с собакой. И не жалел об этом. Оно, конечно, никакой радости одеваться и в любую погоду тащиться во двор не было, но количество новых впечатлений компенсировало неудобства. Через два дня с ним здоровалось полдома. Еще через два дня голова начала пухнуть от подробностей из жизни сук, кобелей и особенно их хозяев. На этот раз моцион он делил с добродушным фокстерьером по кличке Киллер. Надо же так назвать! На поводке Киллер тащил хозяина — угрюмого верзилу. Проблему собачьей клички они обсудили накануне: сын принес щенка с уже готовым именем, и родители ничего сделать не могли. А теща, не понимая смысла, упорно называет собаку ласково Килькой.
Умница-дворняжка справилась со своими делами быстро — погода противная, слякоть. Вытерев ей лапы, как завещал владелец, Лева понял, что обязательные дела на ближайшие часы исчерпаны. И тогда он решился. Вовсе не потому, что ему хотелось увидеть ее — он и лица-то толком не разглядел, — а хотелось проверить рассказ Аллегро, хотя он строго-настрого запретил о нем упоминать.