— Что это ты делаешь? — произнес женский голос. — Немедленно вернись в постель.
Медсестра в грязном фартуке и белой маске бросилась к выгородке и отвела Пию обратно на импровизированную кровать. Пия пыталась сопротивляться, но тщетно: мышцы дрожали, а легкие с каждым вымученным дыханием обжигала боль. Может быть, если чуть-чуть полежать, силы вернутся к ней? И сестра даст ей поесть — то печенье или немного супа, чтобы подкрепить силы? Тогда она пойдет домой к Олли и Максу. Они, наверно, голодны и испуганы. От одной только мысли о том, что братья заперты в ящике, колени у Пии подгибались.
Когда медсестра вела ее к постели и укладывала на подушку, краешком сознания Пия успела отметить, что больше не боится чужих прикосновений. Если только прежний страх не маскировался ее нынешними страданиями.
Девочка попыталась договориться с сестрой.
— Мне надо домой, — хрипло объяснила она. — Мои братья…
— Ты никуда не пойдешь, — отрезала сестра и укрыла ее одеялом. — Ты больна.
— Где я?
— В церкви Святого Петра. Больницы переполнены. Как тебя зовут?
— Пия Ланге.
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Могильщики нашли тебя на Ломбард-стрит. Думали, мертвая, но ты начала стонать и метаться. Радуйся, что тебя привезли сюда, а не бросили в телегу с трупами. Те люди спасли тебе жизнь, но надо оставаться в постели.
Пия снова попыталась встать, но не смогла.
— Вы не понимаете, — возразила она. — Мне нужно вернуться к братьям. Они одни дома!
— Ш-ш-ш, — попыталась успокоить ее сестра. — Я уверена, что с твоими братьями ничего не случится. А тебе сейчас нужен покой. — Она налила в стакан воды из графина и помогла Пии поднять голову, чтобы попить. Девочка сделала несколько больших глотков — она и не знала, какую жажду испытывает, пока вода не смочила пересохшее горло. Потом Пия снова легла; руки и ноги дрожали от слабости.
— Но Олли и Максу всего четыре месяца, — настаивала она. Голос у нее перерывался, зубы стучали. — Отец на войне, мама умерла, а я… — Слова застряли в горле, и девочка осеклась. Внутренний голос кричал ей, что нужно встать, оттолкнуть медсестру и убежать из церкви. Но она не могла собраться с силами, даже чтобы снова сесть. Тело, тяжелое и неповоротливое, казалось чужим.
Сестра плотнее укрыла девочку одеялом.
— Ну-ну, тихо, — произнесла она. — Знаю, ты расстроена и напугана, но наверняка поправишься. Худшее уже позади. Не всем так везет. — Она взяла из эмалированного таза тряпку, отжала ее и промокнула тина лбу Пии.
— Что значит «худшее позади»? — не поняла та. — Сколько я здесь?
— Шесть дней.
Пия ахнула; паника сменилась ужасом.
— Нет! — закричала она. — Не может быть! Я… — Она снова попыталась встать и опять закашлялась; каждый судорожный выдох сотрясал тело, будто девочку били палкой по спине. Когда приступ закончился, она бессильно упала на скамью.
Сестра наблюдала за ней с жалостью во взгляде.
— Боюсь, что и правда прошла почти неделя. Я ухаживала за тобой с той самой минуты, как тебя привезли. А теперь, пожалуйста, слушайся меня, иначе тебе снова станет плохо.
— Нет, — плакала Пия. — Мне надо домой, помочь братьям!
— Извини, — ответила сестра, — но сейчас тебя никто не отпустит. Ты еще больна.