Разрешите мне завершить введение предупреждением. Было бы ошибкой считать булимию и любой другой психиатрический синдром однородной проблемой, которую можно решить, если следовать пошаговому алгоритму. Клиенты, подверженные сходным циклам чередования обжорства и активного контроля веса, имеют совершенно разные жизненные ситуации, сопутствующие симптомы и стили отношения к миру. Для одних жизнь строится вокруг булимии, для других это только одна из нескольких серьезных проблем. Одни кажутся пассивными и сдержанными, другие будто только и ждут малейшей провокации и взрываются. Одни ужасно стыдятся своих симптомов и готовы пойти на многое, чтобы о них никто не узнал, а другие свободно рассказывают о том, что им приходится переживать. Многие пережили сексуальное насилие, а многие — нет. В конце концов, для многих булимия не более чем прошлый опыт, через который они смогли пройти без всякой терапии.
Не менее разнообразны и семьи клиентов с булимией. Одни клиенты глубоко увязли в гиперопекающих или конфликтных взаимодействиях в семье, и считают себя осью, на которой держится семья; других годами игнорировали или отвергали наиболее значимые члены семьи, и они не несут никакой защитной функции в семье. В некоторых семьях у других членов семьи есть проблемы зависимостей (психоактивные вещества, игромания и т.д.), а в других клиент с булимией единственный, у кого есть проблема с самоконтролем.
Как терапевту быть с таким многообразием? Если синдрому не всегда находится одно простое объяснение — например, как защитной функции для кого-то другого в семье, или способа сообщить о неблагополучии и получить помощь, или следствия ранней сексуальной травмы или недостатка родительского ухода в раннем возрасте, или борьбы за власть между клиентом и родителями, или оправдание для того, чтобы не становиться взрослым — как терапевту понять, что делать?
Когда мы с коллегами в 1981 году начинали терапевтический проект булимия была новым и экзотичским синдромом, для которого не было системных семейных объяснений и типового протокола лечения. Полные тревоги, мы брали выработанные структурными ceмейными терапевтами для других проблем модели и техники и пытались натянуть их на каждый новый случай булимии. В некоторых случаях это сработало, и мы жадно схватились за вывод, что за булимией стоит механизм триангуляции клиента в родительское взаимодействие. В каком-то смысле мы стали эссенциалистами: мы решили, что докопались до сущности, так что можно прекратить исследование и использовать ту же формулу для других случаев. Данные, которые в эту теорию не укладывались, мы трактовали либо как ошибку наблюдения, либо как результат некачественной терапии.
На наше счастье, исследование предполагало пристальное внимание как к процессу, так и к результату нашей терапевтической работы. По мере того как продвигалось исследование, стало понятно, что наши натяжки и попытки подогнать противоречащие друг другу наблюдения в нашу узкую модель превращают ее в Прокрустово ложе. Мы были вынуждены покинуть безопасную простоту исходной модели и оказались в ситуации полной дезорганизации, как это бывает при переменах. Мы были вынуждены внимательно слушать, что именно говорят клиенты о своих переживаниях и о том, что было им полезно. Пришлось отказаться от положения экспертов, обладающих определенным изначальным знанием и авторитетом, и освоить то, что буддисты называют «ум начинающего» состояние открытости и сотрудничества. «В уме начинающего много возможностей, в уме эксперта всего несколько» (Suznki, 1970, р. 21). В этом смысле клиенты помогли нам измениться едва ли не больше, чем мы помогли им.
Модель ССТС вырабатывалась в этом духе открытости и сотрудничества. Она благотворна для «ума начинающего», так как, хотя у терапевта и могут быть собственные предположения относительно множественности психики, специалистами по своему собственному опыту являются сами клиенты. Клиенты описывают свои субличности, их взаимоотношения и отношение каждой из них к членам семьи. И вместо навязывания решений через интерпретации и указания терапевты сотрудничают с клиентами, уважая их знания и ресурсы. Так как каждый клиент оказывается сотрудничающим экспертом, терапевту не нужно иметь наготове целый арсенал готовых версий о природе проблемы клиента или его семье. Ответом на ранее заданный вопрос, как терапевту быть с отсутствием простой схемы или формул, будет то, что с возрастанием уверенности в ресурсах клиента терапевту не так уж и нужно быть экспертом.