— Как, вы уже уходите?! — Димка тоже поднялся. — Пап, ты же не об этом с Сергеем Сергеевичем хотел поговорить?
Целтин вопросительно уставился на хозяина квартиры; тот наморщил лоб, изображая активную умственную деятельность.
— Твою-то дивизию! — выругался он, когда кожа на лице приобрела нездоровый свекольный оттенок, а Галина с испуганным вздохом скрылась за дверями кухни. — Совсем забыл! У меня же дело к тебе, Серый! Разговор серьёзный, а мы всё пустое с порожним месим. Идём.
Целтин улыбнулся, радуясь тому, что разговор ещё не исчерпал себя.
Самохин беспардонно схватил его за руку, потянул за собой в сторону кабинета, чуть было не споткнувшись об разлёгшегося на пути Звона.
— Вадим! — кричала с кухни жена, но её слова не достигали цели. — Подожди! Тебе нужно принять лекарство! Слышишь?
Самохин всё же услышал. На ходу заграбастал из бара графин с чем-то желтоватым на дне и два стакана. Заспешил, как мог. Лишь только захлопнув дверь кабинета, в которую тут же принялась отчаянно настукивать Галина, отпустил локоть Целтина и бухнулся в задрапированное бархатом кресло. Взглядом указал гостю на другое, у письменного стола из дуба, после чего припал к горлышку графина, принявшись звучно хлебать, напрочь позабыв про стаканы.
Целтин, пользуясь заминкой, огляделся.
Всё те же бордовые тона. Платиновый ноутбук очень ярко контрастирует с тёмной лакировкой стола. Воль одной стены выстроились высоченные шкафы, на полках которых покоятся переплёты старинных книг — видимо, коллекционные собрания сочинений известных классиков. Чуть поодаль разместился небольшой журнальный столик с декоративным глобусом из папье-маше. На противоположной стене висит невиданный коллаж, совмещающий творения Босха и современный авангардизм. Однако из-за тусклого света — не разглядеть, что именно изображено. Под ногами приятно пружинит ковёр. Окна задёрнуты шторками, похожими на занавес в театре. Шикарная люстра над головой в своём великолепии ни в чём не уступает другим атрибутам мебели.
Целтин чуть было не присвистнул — сколько раз не бывал у Самохина, сюда его хозяин так ни разу и не пригласил. Видимо, разговор и впрямь обстоял серьёзный. И явно не касался работы, как подумал Димка.
Самохин оторвал горлышко от губ, прищурился, чтобы лучше видеть гостя.
— Знаешь, Серый… Ты прости, что так вышло. Просто достало уже всё. Вся эта круговерть. И впрямь бессмысленно выходит. Живём, проживаем, умираем… А кто-то даже этого не может. Понимаешь? Просто жить. Просто жить, потому что ему запретили, — взгляд Самохина затуманился; он смотрел поверх головы Целтина, куда-то в одному ему зримую точку.
— Вадим, что случилось? Расскажи.
— Точно не будешь? — Самохин приподнял графин.
— Нет.
— Ладно. Короче, дела обстоят так, — Самохин вдруг перестал растягивать слова, его взгляд сделался осмысленным; если бы Целтин не видел своими глазами, что творилось за столом и после ужина, тут, в кабинете, подумал бы, что хозяин квартиры и вовсе не употреблял.
— Так вот… — Самохин вынул из подлокотника кресла декоративную пепельницу, чиркнул непонятно откуда взявшейся зажигалкой, задымил материализовавшейся из ниоткуда сигарой. — Год назад я решил заняться благотворительностью.
— Похвально.
— Да как сказать… Один знакомый посоветовал, — Самохин откашлялся, плеснул в стакан из графина. — Тебе, может быть, не понравится то, что ты сейчас услышишь, но буду откровенен, чтоб избежать недомолвок. В общем, занимаясь благотворительностью, можно отмазаться от налоговой. Причём хорошо отмазаться. Берёшь, скажем, под опеку детский приют или школу, делаешь простенький ремонт, помогаешь приобрести необходимый инвентарь, покупаешь детишкам какие-никакие игрушки. А в ответ на это, государство частично освобождает от уплаты налогов.
Самохин неожиданно умолк.
— Но ведь всё равно благое дело, — решил поддержать друга Целтин.
— Да, возможно. Смотря с какой стороны посмотреть. Вот наша корпорация и взяла под патронаж один из детских домов Самарской области. А точнее Сергиевский приют для детей-инвалидов.
— А почему так далеко?
— Коммерция. Не столь важно.
— А я тут причём?
— Ты… — задумчиво протянул Самохин. — Ты очень причём.
— Прости, но я не понимаю, — Целтин развёл руками.
— Сейчас поймёшь, — кивнул Самохин, отпивая из стакана и закуривая вместо закуски. — Где-то чуть больше полугода назад мне на электронную почту написал тамошний директор. Не подумай, он писал и раньше, по общим вопросам, но… В том письме он упомянул твою фамилию.
— Мою?
— Да, твою. Дело в том, что у них в стационаре на лечении находится двенадцатилетняя девчушка… не помню имени. У неё какая-то странная болезнь… что-то вроде бодрствующей комы или…
— Да, есть такая, — кивнул Целтин. — Человек жив, но не проявляет умственной активности. Как растение.
— Хорошо, значит ты в теме. Так вот, как я понял из письма, такая дрянь приключается после травм или инфекционных заболеваний.
— Чаще всего, да.
— Вот… А с этой девчушкой не всё так просто. Она в коме с момента рождения.
— Этого не может быть!
— Вот и директор так утверждает. Но так есть.
— Скорее всего, ошибочный диагноз.
— А какой верный? — Самохин смотрел из-под густых бровей, буравя Целтина пристальным взглядом.
— Боюсь, это можно определить только на месте, проведя ряд необходимых обследований, — Целтин тряхнул головой, словно таким образом пытаясь стряхнуть с себя победитовый взгляд друга. — А они точно уверены, что нет умственной активности? Может просто ЦРБ в тяжёлой форме… или аутизм.
— На все сто. Потому и разыскивали тебя. Только связаться не смогли — у тебя ведь даже мобильника нет. Решили попробовать через меня.
— И почему ты заговорил об этом только сейчас?
Самохин наморщил лоб, о чём-то размышляя.
— Я забыл тогда, грешным делом, каюсь. Просто завертелся, дел немерено, сам понимаешь. Да и какая-то пелена снизошла, на голову, как туман: тут помню, тут не помню… Как в кино! А директор этот так больше и не написал.
— Почему ты решился на разговор по прошествии полугода?
Самохин прижал руку к груди слева.
— Вадим, всё хорошо? — забеспокоился Целтин.
— Да, не дрейфь, — Самохин поморщился. — Тут что-то не так уже с неделю. Видимо, совесть проснулась. Вот о чём мы сегодня так и не поговорили… Хотя это всё батя. Старый хрыч всегда приходит ко мне, когда я пру поперёк его воли. Его не смущает даже собственная смерть, понимаешь?
— Точно всё в норме? — Целтин ощутил спиной мурашки.
— Не настал ещё мой час, и ты его не торопи, — Самохин для убедительности глотнул вискаря; на счёт содержимого бутылки Целтин больше не сомневался, от меньшего градуса Вадим Станиславович просто бы «поплыл».
— Так что им нужно от меня? — спросил Целтин и без того уже зная ответ на свой вопрос.
Самохин снова прищурился, только на сей раз не для того, чтобы гость не двоился, а пытаясь прочесть по лицу, что у того на уме. Тут-то Целтин и догадался, откуда всё это. Они же служили в разведке, и, помнится, пару раз Самохину удалось подобным образом провести «духов» — изображая пьяного, на деле таковым не являясь. Чёртов лис и сейчас вёл потайную игру. Но вот только с какой целью?
К глубочайшему сожалению, Целтин пока не мог ответить на этот вопрос.
— У тебя когда последний раз отпуск был? — со всё тем же характерным прищуром спросил Самохин.
Целтин открыл рот, но так ничего и не выдал. Не помнил он, когда был этот последний раз… да и был ли он вообще.
— Мать честная… — только и молвил Самохин, потирая подбородок.
— Просто работы много. Штат маленький. Не на кого положиться, кроме Жени… А вешать всё на неё одну, как-то неправильно.
— Неправильно жизнь просто так прожигать! Ей-богу, как маленькая шестерёнка. Только без обид.
Целтин развёл руками: мол, и не думал.
Самохин вздохнул.
— Значит, копишь ту самую энергию, чтобы вспыхнуть в конце? Хм… Понимаю. Но ведь на износ крутишься.