«Соня, это Сергей Сергеевич постарался. Он… Мы… Мы очень сильно виноваты перед тобой. Своим поведением. Прости нас, пожалуйста, если сможешь».
Женя выдохнула, вытерла об халат взмокшие пальцы.
«Я не обиделась. Просто очень сильно испугалась. Что когда-нибудь кто-нибудь всё же напишет. Что-нибудь нехорошее. Страх неведения — это одно. А как принять очевидное, что неприятно или причиняет ещё большую боль? Во тьме неведения хоть и страшно, но там, по крайней мере, все живы, здоровы. Так, как того хочу я. Однако стоит выглянуть наружу и… Я не нахожу слов, чтобы внятно описать свои ощущения… Наверное, потому что ничего не чувствую и, скорее всего, не почувствую никогда».
«Соня, что ты такое говоришь? Успокойся. Пойми, если бы ты ничего не чувствовала, ты бы никогда не поступила так, как поступила. Тем более не смогла бы осмыслить свой поступок и возникшее после него бездействие. Ты же всё это смогла! Соня, ты человечна! Ты точно такая же, как я и Сергей Сергеевич! Соня, мне кажется, ты свыше, потому что способна восторгать нас своими поступками».
Соня смутилась, поставила «смайлик». Она уже могла улыбаться, а ведь только что плакала, боялась, дулась. Ребёнок, девчонка, человечек…
Женя ухватилась за подбородок. Свободной рукой поманила Целтина. Тот навис, обдав запахом дыма.
Женя жадно «затянулась». Было необходимо успокоить бег мыслей — запах повседневности пришёлся как нельзя кстати!
— И вы ещё в чём-то сомневаетесь?! — тем не менее воскликнула она. — По-моему, тесты — ни к чему. Всё и без них очевидно!
— Порой, мы сами убеждаем себя в чём-то. Принимаем при отсутствии фактов — именно так возникла религия, ориентированная на страх.
— Но ведь тут другое, — опешила Женя.
— Ты ведь хочешь, чтобы Соня оказалась человечной, не так ли?
Женя открыла рот, но ничего не ответила. Целтин был в чём-то прав. Человеческий мозг совершенен в своём несовершенстве… Точнее мозг первоклассный инструмент — о чём-то лучшем приходиться только мечтать! — несостоятелен рулевой, тот самый, который оперирует потоками информации, ведь общеизвестно: «дело было не в бобине…»
Женины мысли прервал звонок в дверь.
Целтин затушил сигарету о каблук туфли, направился в «тамбур», отмахиваясь от тянущихся следом клубов дыма.
Глава 7
— А этот тут какого лысого раскорячился? — Лобзик нехотя сдал назад, зачем-то снова закурил, хотя только что забычковал окурок, опять же непонятно для каких целей.
— Я тут видос на днях видел… — Стил зашевелился, отчего зажатая между ним и Мати Ирка вякнула; не серьёзно, дурачась, высунула язык, будто кишки вот-вот из ушей полезут. — Дед чувака, курящего, из огнетушителя на бензоколонке затушил. Зацените, а!
— Да уж, дебилов хватает… — Мати на всякий случай вжалась в дверцу, давая возможность Иринке всосать язык обратно — боялась она детей, хоть ты тресни, по какой-то необъяснимой причине.
— Вы это к чему? — Гнус, не смотря на скромные габариты, по-хозяйски восседал в кресле рядом с водителем и курил так, будто в последний раз.
— Да задолбали вы уже дымить! — Мати замахнулась, но Гнус быстро скукожился, так что бить осталось либо по подголовнику, либо по Лобзику; водилу Мати решила не трогать, открутила пошире окно. — А ты, Самоха, куда смотришь, они же сейчас твою сестру отравят! Чего потом предкам скажешь?
Иринка тут же откинулась на спинку, принялась театрально дрыгаться в постановке «Моя смерть внутри газовой камеры».
— Правда, черти, хорош смог выдыхать, стандарт «евро» соблюдать надо, — Димка всё же исхитрился и достал Гнуса; тот принялся, как истерик, беспорядочно махать руками, так что во все стороны полетели искры от бычка.
— Ты, Гнус, точно двинутый, — констатировала Мати. — Уровень интеллекта отрицательный.
— Хочешь об этом поговорить? — оскалился Гнус, прекращая игру и заламывая Димкину руку.
— Боже упаси, — Мати полоснула ногтем по кисти; Гнус отдёрнулся.
— Я те башку откручу, школотёрка бомбанутая!
— Э, полегче на перегонах, тут не черви перед тобой какие, чтоб фуфло вслед нести, — Стил показал испещрённый шрамами кулак, и Гнус нехотя заткнулся, потирая окровавленную руку.
Димка, пользуясь моментом, отвесил подзатыльник.
Гнус, с дежурным «суки» под нос, укрылся руками.
Все на заднем сиденье смеялись. Димка разминал руку. Мати чистила ноготь. Стил скрестил руки на груди, так что локоток его правой руки упёрся Иринке в нос, смешно перекосив мордашку мелкой.
— А черви понимают фуфло? — спросила девчушка, обращаясь к Стилу.
— А то, в них свет науки ездит и такие, как ты, школотёры.
— Она в садик ходит, я же говорил, — подсказал Димка.
— Да ну, такая мелкая ещё?
— Я не мелкая! — заявила мелкая. — Я такие слова знаю!.. Такие… Знаю!..
— Ну какие? — подначил Лобзик, продолжая пятиться от сдающей задом «пожарки».
Иринка привстала, на всякий случай оглянулась на брата, готовая выдать такое словцо.
— Только попробуй, — предупредил Димка. — Сесть не сможешь потом.
— Хватит! — приказала Мати, усаживая недовольную Иринку на место. — Лобанов, прекрати её дразнить!
— А я чё, начинал?
— А ты, — кивок в сторону Стила. — Ты сядь нормально, раскрылился тут!
— Так даже?
Мати склонила голову на бок, что на её немом языке означало: шуткам конец.
Стил примирительно выставил перед собой руки; Иринка тут же воспользовалась позой соседа, начав играть в ладушки.
— Она чё, гиперактивная? — на полном серьёзе спросила Мати, смотря в окно.
Мимо пропылила, сотрясая атмосферу, «пожарка». Мати сощурилась, словно над головой грянули фанфары. С ближайшего дерева сорвалась стая дезориентированных ворон; одна тварь свалилась на голову, запуталась в волосах, принялась верещать на всю округу, так что собственных криков Мати вначале никто и не услышал.
— Ты чё, мать, рехнулась?! — крикнул Лобзик, но увидев, что происходит с девчонкой, только что не перекрестился. — Твою-то… в преисподнюю!
— Да что там такое? — Димка перевалился через опешившего от Иринкиной забавы Стила, но увидел только сотрясающиеся плечи Мати и согнутые в локтях руки, которыми та пыталась удержать себя внутри, как если бы с той стороны её тянуло что-то неимоверно сильное.
— Ну что там ещё? — Гнус дёрнул ручку, отпихнул дверцу авто, выбрался. — Да угомонись ты, дура! Руками не маши, а то без глаз останешься!
Мати вмиг замерла.
Димке со стороны показалось, что Гнус долбанул девчонку по голове, ну или вообще шею свернул, как трепыхающемуся цыплёнку, чтобы не пищал. Гнус на многое способен, его душа — кромешные потёмки вплоть до Всевышнего, создавшего звёзды. Гнуса даже в военкомате случайно вычислили. Слишком длинной была очередь к психиатру, вот Гнус и не вытерпел. Пошёл курить, да так удачно, что каким-то непостижимым образом прихватил с собой в травмпункт двух боевых офицеров, у которых за плечами Чечня, между прочим, долбанутого на всю голову прапора-афганца, ну и ещё пару срочников, кто под руку подвернулся, точнее попытался разнять. Как Гнус тогда выжил — наука не может дать вразумительный ответ до сих пор. Только общеизвестно, что на следующий день, после травмата и ментовки, Гнус снова сидел в той же самой очереди, что и днём раньше, только уже под присмотром ППСников и жутко скучал. Так-то.
— Дим, чего они? Прикалываются? — Иринка потеряла интерес к Стилу и ладушкам, смотрела то на впавшего в ступор брата, то на Гнуса, пинком отправляющего пойманную ворону в полёт.
Мати вернулась в салон вся всклокоченная — сама, как ворона, — поскорее ухватилась за расчёску, как за успокоительное.
— Чё было-то? — спросил Стил.
— А то ты сам не вкурил, — осклабился Лобзик. — Нашла коса на камень…
— Ты это о чём? — не понял Димка.
— Воронья не корми… — Гнус захлопнул дверцу. — Не хорошо всё. Поехали.
— Что не хорошо? — снова спросил Димка.
— Мне одному показалось, или нас действительно не пускают во двор? — загадочно изрёк Гнус.