Полковник кивнул.
— Видимо, всё дело в самосознании. В человечности, что ли, о которой вы только что упоминали. Или, чтобы было совсем понятно, в душе.
Целтин глубоко вздохнул.
— В душе, говорите?
Федералы молча ждали — свои карты они открыли. Да, частично, но на данном этапе и их побить было не так-то просто.
— Сколько таких было в первой серии?
— Для тебя это так важно? — спросил Громов.
— Скорее для вас, — пожал плечами Целтин. — Озвучив цифру, вы и сами сможете понять, почему ваши особи больше похожи на овощи.
— Шутить изволите? — напрягся Панфилов.
Громов цыкнул, как на брехучую шавку.
— Так сколько? — переспросил Целтин с грустной улыбкой на лице.
— Много, — ответил Громов. — Очень много.
— Поэтому и нет софта, — прошептал Целтин. — Создавать людей искусственно нельзя. Особенно таким, как вы.
— Опираясь на что вы сделали такой вывод? — влез Панфилов.
— А вам самим разве непонятно? — вздохнул Целтин. — Вы силитесь перестроить систему, которая создавалась не вами. Вам о ней ничего неизвестно. О жизни, которая нам дарована чем-то свыше. Вы можете лишь создавать копии, жалкие подделки, которые никогда и ни за что не получат души! А если что-то и придёт, то из места, подобного нашему, где окончательно всё прогнило.
Панфилов хотел сказать что-то ещё, но одного взмаха рукой Громова оказалось достаточно, чтобы помощник захлопнулся.
— Это всего лишь теория. Поверь, за десять лет работы я наслушался ещё и не такого. Если принимать близко к сердцу всё, можно запросто сойти с ума. Я пока адекватен, а следовательно, в состоянии принимать взвешенные решения.
— Чего вы от меня хотите? — в лоб спросил Целтин. — Соню я не отдам.
Миг царила тишина. Потом Панфилов громко рассмеялся. Не по-человечески, с жабьим бульканьем и подвыванием, так что сделалось жутко.
Целтин всё ждал, когда Громов пресечёт неадекватную выходку своего подчинённого, но полковник ничего не предпринимал, и лишь спустя ещё какое-то время до Целтина наконец дошло, что это, своего рода, терапия, основанная на диагнозе, «как не нужно себя вести в обществе высокопоставленных федералов».
Панфилов досмеялся до нервных спазмов, перешедших в приступ икоты. Говорить он не мог, поэтому ответил Громов:
— Твоя «девчушка» пройденный этап. Не скрою, первоначально она попадала в сферу интересов службы, но на данный момент живая кукла нам не нужна.
— Ну конечно, вам нужно больше, — проговорил Целтин. — Мне следовало догадаться самому.
— Всё верно, — кивнул Громов. — Ты нужен нам, чтобы переместить ИПС с одного носителя на другой.
— Хотите сказать, из девочки в него? — Целтин безразлично указал на клона.
— Да.
— Откуда вам известно про девочку? — кое-как выдавил из себя Панфилов, утирая бриллиантовые слёзы.
— Из собственных источников, — вздохнул Целтин. — А что, если я откажусь?
Громов сыграл желваками.
— Я не сторонник силовых методов, но сейчас другая ситуация. Мы и без того сильно отстаём от графика, а моему начальству нужны результаты. Ты помогаешь нам и можешь быть свободен, в противном случае, мы заберём «Соню».
Целтину показалось, что подвальное помещение перевернулось кверху дном, как это совсем недавно проделал кабинет Громова. Дышать сделалось тяжело, а к голове прилила лишняя кровь. Пространство вокруг завертелось в какой-то неуёмной чехарде, и без того тусклый свет и вовсе померк. Пришлось вскинуть руки, чтобы хоть о что-нибудь опереться, в противном случае, устоять на ногах Целтин навряд ли бы смог.
— Сергей Сергеевич, с вами всё в порядке? — послышался откуда-то издалека писклявый голос Панфилова. — На вас лица нет.
Целтин на силу сморгнул. Тёмная ширма скользнула в сторону. Занавес поднялся, пролив свет на опостылевшую реальность.
Ничего особо не изменилось. Громов стоял на прежнем месте, у скамейки с приборами. Панфилов смотрел с прищуром, обмахивая себя стопкой бумаг. Клон бездействовал, и в данный момент Целтин завидовал ему, как никому на свете. Нет сознания — нет проблем. Вот она, истина. Проблемы у других, кто якобы в сознании и изнывает от противоречий.
«А существует ли в бессознательном состоянии хоть что-нибудь?»
— Извините, воды нет, — пожал плечами Панфилов. — Вам уже лучше?
Целтин кивнул, понимая, что ему ничуть не лучше. Стоять позволял только допотопный сейф, из каких раньше выдавали зарплату, в который, на манер подпорки, уперлась левая рука. Не будь его бронированной стенки, Целтин давно бы растянулся на полу, делая ртом, как рыба.
Под лобной костью грохотал безумный сонм: «Ты помогаешь нам и можешь быть свободен, в противном случае, мы заберём Соню».
Как, оказывается, легко сломить человека — достаточно лишить смысла жизни и вот, перед тобой больше не личность, а угодливая марионетка, которая так и скачет на ниточках, дожидаясь, какую команду сообщит вага.
— Знаю, что для принятия столь непростого решения требуется время, — Громов откашлялся. — Но даже понимая всю сложность ситуации, в которой ты оказался, Целтин, я требую ответ немедленно. На войне, как на войне. Либо вместе, либо по разные стороны баррикад — уж не обессудь.
— Вы не подумайте, что мы предлагаем сотрудничество без какого-либо поощрения, — взвился Панфилов. — Служба щедро заплатит. А в случае успеха, все мы…
— Панфилов, выйди, — сухо приказал Громов.
— Но… — По лицу помощника прогулялась чешуйчатая рябь; Целтину показалось, что кожа вот-вот лопнет, показав истинную суть федерала.
— Выйди.
Громов подождал, пока Панфилов, шаркая на манер обиженного школьника, не пройдёт мимо него.
— Так, наверное, будет лучше, — сказал он, когда за помощником захлопнулась дверь. — Панфилов хороший советник. Толковый. Но, бывает, его малость заносит.
— У всех нас свои недостатки, — растянуто проговорил Целтин.
— В этом с тобой не поспоришь. Так что?
— Всего один вопрос, прежде чем я дам окончательный ответ.
— Спрашивай.
Целтин облизал пересохшие губы.
— Зачем вам это? Чего вы пытаетесь добиться, играя в бога? Разве мы не проходили этого раньше?
Громов улыбнулся.
— Всего один вопрос, говорите? Хм… Так на какой же ответить?
Целтин смотрел на полковника таким взглядом, какой мог бы запросто утопить.
— Похоже, ты его ещё не задал…
— Что станет с девочкой, после отделения ИПС?
— Ну конечно, как я сам не догадался, что тревожит тебя первостепенно, Целтин, — Громов помолчал. — Если честно, понятия не имею.
— Вы требуете дать немедленный ответ, а сами даже не можете ничего гарантировать, кроме материального поощрения? — Целтин не сумел сдержать язвительной улыбки. — Неужели вы думаете, что когда бог создавал наш мир, единственное, о чём он думал на шестой день творения, это сколько ему заплатят?
— Замолчите! — Громов опустил руки, ладони сжались в кулаки. — Не вам судить наши методы. Ваша задача куда более приземистая, думайте, в первую очередь, о ней. А уж мы как-нибудь проживём со своей твердыней!
— О какой твердыне идёт речь? У вас нет ничего нерушимого, только голые теории и страх неведения. Всё что вы имеете, пришло к вам с другой стороны. А вот что со всем этим делать — колоссальный вопрос. Ведь достаточно простейшей ошибки, чтобы известный нам мир перестал существовать, — Целтин знал, что перегибает, но поделать с собой ничего не мог.
Громов шагнул навстречу; из глаз полковника били молнии.
В приоткрытую дверь заглянул Панфилов; хотел что-то сказать, но не успел. И без того тусклый свет погас, погрузив подвальное помещение во мрак.
Целтину почудилось, будто один из кулаков Громова всё же достиг цели, и его жалкая душонка несётся прямиком в тартар, потому что мысленное «да» он уже сказал, чего делать было нельзя под угрозой вечных мук!