Индусы не обращают столько внимания на отречение, они говорят, что их отреченные должны отвергнуть столько-то плотского наслаждения, должны сделать то и это, и поэтому джайнские отреченные дадут фору индусам отреченным. И причина заключается лишь в том, что индусы не такие богатые, как джайны. Это сравнительно бедная группа людей, а бедное общество не может ожидать очень высокой степени отреченности от своих последователей.
Поэтому чем более изобильно общество, в котором мы живем, тем больший в нем критерий отреченности. Только если вы очень отреченны, общество может признать: да, этот человек делает что-то значительное, он отрекся. Мы оцениваем согласно нашим умам.
Упанишады говорят, что до тех пор, пока мы так ценим отреченность, мы также ценим плотские утехи. До тех пор, пока мы с таким уважением относимся к отречению, нас так же сильно привлекают плотские утехи. И это уважение, которое мы питаем к отреченности, - лишь отражение привязанности к плотским утехам. Мудрецы Упанишад говорят, что для пробужденного человека, для сознательного существа весь мир, отречение и погоня за плотскими утехами исчезают.
Ученик сказал: “От чего я должен отказаться? Что я должен брать и от чего я должен отказываться? Я уже и так утонул в океане безграничного блаженства”.
Это происходит одновременно: как только мы теряем мир, мы обретаем новый бессмертный мир. Это происходит в одно мгновение, несмотря на то, что может создаться такое ощущение, что между двумя этими событиями проходит какой-то промежуток времени.
Здесь я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не знаю, потому что я все время нахожусь в блаженной душе, и это моя природа.
Ученик говорит: “В этом океане нектара безграничного блаженства, в котором я утонул, я ничего не вижу. Я ничего не вижу потому, что видеть можно только отдельное от этого. Я ничего не слышу потому, что слышать можно только звуки другого. Я ничего не знаю, потому что даже знание принадлежит другому. Я просто ощущаю блаженство”.
Я всегда пребываю в своей блаженной душе.
“У меня нет другого знания, нет другого видения, я ничего не слышу, мои чувства больше не действуют. Теперь внутри меня происходит только одно: я постоянно ощущаю блаженство. Ощущаю совершенно уникальное, несравненное. И нет другого способа видения, нет символа, при помощи которого можно это определить. Я пребываю в своей собственной природе”.
Я непривязан, бестелесен, не имею пола, я сам Бог, и я полностью тих, безграничен, я целостен и существую с незапамятных времен.
Ученик ощущает это. Эти ощущения приходит как раз в тот миг, когда он теряет восприятие внешнего мира. В тот миг, в который его сон прервался, к нему приходит осознание истины.
Я непривязан, бестелесен, не имею пола, я сам Бог, и я полностью тих, безграничен, я целостен и существую с незапамятных времен.
Я не делатель, я не страдаю, я неизменен и неисчерпаем. Я - обитель чистого знания, я одинок, и я - вечная божественность.
Это говорит ученик.
Мастер сказал это, объяснил ему, что было именно так. Ученик мог воспринять его слова двумя способами. Если бы он сделал это частью своего интеллектуального знания и сказал: “Хорошо, я согласен с тобой; все, что ты сказал, кажется вразумительным моему интеллекту”. И если бы он после этого высказал эти две сутры, все Упанишады были бы бесполезны. Но он испытал это, и сказал: “Все, что ты говоришь, я вижу. Я также испытал это”. И после этого ученик провозглашает дальше: “Я - сам Бог, я самый древний, я вечная божественность”.
Это знание было передано мастеру Апантараму...
Здесь не упомянуто имя мастера, не дается имени первого искателя, кто был тем первым человеком, который познал неизведанное.
Это очень интересно, и нужно понять это правильно, потому что духовность не есть нечто новое. Духовность - самая древняя, вечная. Духовность была здесь с незапамятных времен. Мы не можем представить того времени, когда здесь не было духовности. Мы можем представить себе время, когда не было науки, мы также можем представить себе время, когда не было искусства, когда не было тысяч разных вещей. Но мы не можем представить себе времени, когда был человек, но не было духовности, потому что духовная жажда - это основное свойство человека.
Определяя человека, Аристотель сказал: “Человек - это существо рациональное”. Это определение не такое точное, потому что, в конце концов, даже иррациональный человек - это также человек. Рациональность нельзя отнести к неизменным свойствам человека. Маккиавелли сказал: “Человек - это существо политическое”. И если мы посмотрим на современного человека, мы увидим, что его слова совершенно правдивы: человек - это полностью политическое существо. Политика - это его пища, политика - это то, что он пьет, газеты - эго то, что ему нужно утром сразу после того, как он проснется, и последнее, что он делает перед тем, как уснуть - это обсуждает политику. Создается такое ощущение, что политика представляет всю его жизнь. Но политика - это также не основная характеристика человека. Современный поиск показывает, что политику можно обнаружить даже среди обезьян и диких животных. Точно так же, как существуют президенты, премьер-министры и их кабинеты, партии, есть также главные обезьяны, их заместители.