— Да, сэр, — простодушно ответил Дэнни, — папу выкинули из школы, вот почему, по-моему, мы оказались в Колорадо.
— Ну вот, Уллман выкинул ее из-за того, что она говорила, будто увидела в одном из номеров что-то такое… в том номере, где случилась нехорошая вещь. Это номер 217, и я хочу, чтобы ты пообещал мне не заходить в него, Дэнни. Всю зиму. Обходи его стороной.
— Ладно, — сказал Дэнни. — Эта тетя… горничная… она попросила вас посмотреть?
— Да, попросила. И кое-что скверное там было. Но… не думаю, что оно может навредить кому-нибудь, Дэнни. Вот я к чему клоню. Те, кто сияет, иногда умеют видеть то, что должно случиться и, думаю, иногда — то, что уже случилось. Но все это — как картинки в книжке. Ты хоть раз видел в книжке страшную картинку, Дэнни?
— Да, — сказал он, вспоминая сказку о Синей Бороде и картинку, на которой новая жена Синей Бороды открывает дверь и видит все головы.
— Но ты знаешь, что она не может тебе ничего сделать, так?
— Да-а… — с легким сомнением откликнулся Дэнни.
— Ну вот, так и с этим отелем. Не знаю, с чего, но мне кажется, что бы плохое тут в свое время ни случилось, его маленькие кусочки еще валяются по отелю, как обрезки ногтей или сопли, которые кто-то противный размазал под стулом. Не понимаю, почему так должно быть именно тут. Сдается мне, скверные вещи случаются во всех отелях на свете, я много где работал и никаких неприятностей не было. Только здесь. Но, Дэнни, я не думаю, что такое может кому-нибудь повредить. — Каждое слово он подчеркивал, мягко встряхивая мальчика за плечо. — Поэтому, если увидишь что-то в холле или в комнате, или на улице, где эти кусты… просто посмотри в другую сторону, а когда снова обернешься, все пропадет. Сечешь?
— Да, — сказал Дэнни. Он успокоился и чувствовал себя куда лучше. Он стал на коленки, чмокнул Холлоранна в щеку и крепко обхватил. Тот обнял его в ответ.
Выпустив мальчика он спросил:
— Твои предки… они не сияют, нет?
— Нет, не думаю.
— Я их проверил, так же, как тебя, — сказал Холлоранн. — Твоя мама дернулась только чуть-чуть. Знаешь, по-моему, все мамаши немного сияют — по крайней мере, пока их детки не подрастут настолько, чтоб самим о себе позаботиться. Твой папа…
Холлоранн ненадолго замолчал. Он проверил отца мальчугана и просто не понимал. Не похоже было, что Дик встретил того, кто сияет, но твердо сказать, что этот человек на такое не способен, было нельзя. Прощупывать отца Дэнни было… странно, как будто Джек Торранс что-то — нечто — скрывал. Или так далеко упрятал в себя, что до этого невозможно было добраться.
— Думаю, он вообще не сияет, — закончил Холлоранн. — Так что за них не беспокойся. Просто сам будь поосторожней. Не думаю, что хоть что-нибудь тут может причинить тебе вред. Так что спокойствие, о'кей?
— О'кей.
— Дэнни! Эй, док!
Дэнни огляделся по сторонам.
— Это мама. Я ей нужен, надо идти.
— Знаю, — сказал Холлоранн. Желаю хорошо провести зиму, Дэнни. Так хорошо, как сумеешь.
— Ладно. Спасибо, мистер Холлоранн. Мне намного лучше.
В его сознании возникла улыбающаяся мысль:
(для друзей — Дик)
(да, Дик, ладно)
Их глаза встретились, и Дик Холлоранн подмигнул.
Дэнни пролез на сидение машины и открыл дверцу. Когда он вылезал, Холлоранн позвал: — Дэнни?
— Что?
— Если будут неприятности… позови. Заори как следует, погромче, как несколько минут назад. Я сумею тебя услышать даже далеко на юге, во Флориде. А услышу, так примчусь со всех ног.
— Ладно, — сказал Дэнни и улыбнулся.
— Осторожней, паренек.
— Угу.
Дэнни захлопнул дверцу и побежал через стоянку к крыльцу, где, обхватив себя руками на знобящем ветру, стояла Венди. Холлоранн смотрел, широкая улыбка медленно таяла.
Не думаю, что хоть что-нибудь тут может причинить тебе вред.
Не думаю…
Но что, если он ошибся? Как только он увидел ту хреновину в ванне номера 217, то понял, что отработал в «Оверлуке» свой последний сезон. Хреновина эта была много хуже любой картинки в любой книжке, а бегущий к маме мальчик казался отсюда таким маленьким…
Его взгляд проплыл к декоративным зверям.
Он резко завел машину, переключил передачу и поехал прочь, стараясь не оглядываться. Конечно же, он оглянулся и, конечно же, крыльцо оказалось пустым. Они ушли внутрь. Как будто «Оверлук» проглотил их.
12. ВЕЛИКИЙ ОБХОД
— О чем вы говорили, милый? — спросила Венди, когда они вернулись внутрь.
— Ничего особенного.
— Долгонько же вы говорили ни о чем.
Он пожал плечами, и в этом жесте Венди узнала отца Дэнни. Вряд ли сам Джек проделал бы это лучше. Больше из Дэнни было ничего не вытянуть. Венди почувствовала сильную досаду, смешанную с еще более сильной любовью: любовь была беспомощной, а досада происходила от ощущения, что ее намеренно исключили из чего-то. С ними она иногда чувствовала себя посторонней, исполнительницей крошечной роли, которая случайно забрела обратно на сцену, где разворачивались главные события. Что ж, нынешней зимой этой доводящей Венди до белого каления парочке не удастся отлучить ее от себя — в квартире для этого слишком мало места. Она вдруг поняла, что ревнует к тому, насколько близки ее муж и сын, и ей стало стыдно. Это слишком напоминало то, что, должно быть, чувствовала ее мать… слишком, чтобы не встревожиться.
Сейчас вестибюль был пуст, если не считать Уллмана и главного клерка за стойкой (они подбивали итоги возле кассы), парочки переодевшихся в теплые брюки и свитера горничных, которые стояли у парадной двери, обложившись багажом, и Уотсона, здешнего техника-смотрителя. Он заметил, что Венди смотрит на него, и подмигнул… определенно развратно. Она торопливо отвела глаза. Джек был у окна сразу за рестораном, он с мечтательным видом разглядывал пейзаж, явно наслаждаясь.
Видимо, снимать кассу закончили, потому что Уллман с внушительным хлопком запер ее. Он надписал на ленте свои инициалы и спрятал ее в маленький футляр на молнии. Венди про себя поаплодировала клерку, лицо которого выразило огромное облегчение. Уллман производил впечатление человека, который любую недостачу вырвет у главного клерка из-под шкуры… не пролив ни капли крови. Венди не очень-то заботил Уллман и его назойливая суетливая манера держаться. Он был точь-в-точь таким, как все начальники, с которыми ей приходилось иметь дело — что мужчины, что женщины. С клиентами он умел быть сахаринно-сладким, а за кулисами, с персоналом, превращался в мелкого тирана. Но сейчас дисциплине пришел конец, и на лице главного клерка читалась написанная крупными буквами радость. С дисциплиной, кстати, было покончено для всех, кроме них с Джеком и Дэнни.