Если в замке случался менестрель, он играл и пел, стараясь заработать драгоценную безделушку или пригоршню монет, если же никого не было, выходили девушки из приюта. Пели, танцевали, иногда ставили короткие сценки или живые картины, плавно перетекающие одна в другую.
В такие вечера граф казался счастливым. В его тронутых сединой волосах поблескивал графский обруч, украшенный девятью зубцами. На каждом зубце красовалась некрупная, сияющая жемчужина. Лазоревая мантия прикрывала его худую фигуру, согревая ноющие от усталости ноги. Мы очень любили графа, восторженной детской любовью, а он отечески улыбался, глядя на наши выступления, и не забывал награждать наши старания пряниками.
Благодаря таким переменам в жизни, через год я вытянулась как былинка. Воспитательница только вздыхала в очередной раз выпуская подол. Правда, в отличие от некоторых девочек, уже округлившихся в положенных местах, я оставалась тощей и плоской, зато волосы, словно желая подчеркнуть мою хлипкую шею, отросли к пятнадцати годам до самых пят и оттягивали голову назад, словно к затылку была привязана гиря.
Наставники убеждали меня, что моя внешность не принесет мне выгодного брака, а потому стоит приналечь на знания и умения, чтобы стать со временем хорошей швеей, вышивальщицей или экономкой. Посиделки в рукодельной комнате меня не привлекали. Иглы ломались, нитки путались, бусины норовили закатиться под шкаф, поэтому я предпочитала книги. Читала все подряд – историю, географию, экономику…
Заметив у меня на коленях книгу за обедом, граф поинтересовался и с удивлением обнаружил том научного трактата из своей собственной библиотеки.
Заинтересовавшись, он начал посещать занятия и лично экзаменовать воспитанниц. Придя к каким-то выводам, владелец замка разделил нас на группы. Пять самых искусных вышивальщиц переехали в швейную комнату. Две отправились на помощь садовнику. Три на кухню и одна, самая аккуратная поступила в помощницы к экономке.
Я вместе с двумя самыми сообразительными девушками осталась в ученическом классе. Мы поочередно посещали швейную, огород и кухню, проверяли записи вместе с экономкой и продолжали читать, писать и считать.
Потом нас стали приглашать на отчет экономки и дворецкого, выдачу слугам провианта и формы. Тетушка его светлости, которая вела хозяйство в его отсутствие начала водить меня по кладовым, учить разбираться в качестве еды и воска, выбирать полотно и крученый шелк.
К шестнадцати годам моя голова была набита знаниями, как огурец семенами. И тут случилось это. Стражник, несший целую стопку щитов, споткнулся и уронил один из них мне на ногу. Я заплакала. От боли, от обиды, а еще от того, что с утра немилосердно тянуло живот и это означало, что следующие два дня мне лучше не выходить из спальни. Слезы покатились крупные и частые, но ко всеобщему изумлению и ужасу, вместо обычных соленых капель из моих глаз на пол посыпались жемчужины!
Через час об этом узнал весь замок. Слуги судачили, качали головами и приговаривали, что меня украдут. Остальные воспитанницы лезли с любопытными вопросами и даже щипались, чтобы поймать жемчужинку для брошки. Моя жизнь превратилась в ад. Я спряталась в учебной комнате, но даже золотарь нашел повод, чтобы заглянуть ко мне и увидеть «девицу, рыдающую жемчугом».
Остановил все граф. Он вернулся в замок только через неделю и в тот же день меня перевели в другие покои. Точнее меня спрятали в гардеробной графа, приставив самых суровых и неболтливых стражников. Почти месяц я сидела взаперти, пока граф Этуш готовил отступление.
Потом меня торжественно вывели из замка и ясным белым днем усадили в карету графа. Слугам было объявлено, что благородная девица Констанция уезжает в дальний монастырь, чтобы молиться о своих грехах.
Слуги, конечно, не слишком поверили, но некоторым из них было позволено проводить карету. Они и позднее рассказали в замке, что карета свернула к монастырю, а девица была бледна и печальна.
Еще бы мне не быть бледной и печальной после месяца взаперти! И укачивало в этой карете немилосердно!
Как будущая послушница я вышла во двор в длинном сером платье, подпоясанном веревкой, и граф сам накинул мне на волосы длинную сетчатую вуаль, положенную дамам при посещениях святой обители.
Итак, Констанция уехала в самую дальнюю и суровую обитель, а через два месяца в замке появилась Тина. Ее считали любовницей Его Светлости, и ужасались, как он смел, поселить девицу в покоях своей жены. Тину все побаивались. Правда никто никогда не видел ее лица, потому что девушка носила маску, а ее фигуру всегда скрывал плащ похожий на итальянское домино.