Падре Арнальдо быстро пробежал эти строки и краем глаза заметил, что архиепископ доволен им и улыбается.
Вошел слуга.
— Орацио, — сказал архиепископ, — проводи монсиньора Дзолу в апартаменты для гостей и проследи, чтобы у него ни в чем не было недостатка.
— До свиданья, ваше высокопреосвященство.
— Да поможет вам Бог. Вам нужна Его помощь.
КАРДИНАЛ РУФФО
Поднимаясь по парадной лестнице королевского дворца в Казерте, падре Арнальдо продолжал обдумывать все ту же мучившую его проблему. Прилично ли делать все это ради одной только собственной цели? Нет ли другого, более христианского и менее предосудительного пути? Так уж и нет?
И размышляя, все больше убеждался, что действительно нет. Единственный возможный путь — соглашение с маркизой Россоманни. А теперь и надежда на могущественного кардинала, близкого друга папы римского, известного странным, непредсказуемым характером. Однако не стоит так уж страшиться непредсказуемых, но умных людей. Маркиза тоже непредсказуема. Сейчас важно использовать создавшуюся ситуацию. Именно потому, что после революционных боев религия во Франции преследовалась, а в Неаполитанском королевстве церковь, наоборот, обретала все большее значение.
В первые годы правления короля Фердинанда Неаполь стал одним из самых блестящих городов Европы. Все великие неаполитанцы — философы Галиани, Дженовези, художники Де Мура, Бони-то, ученые Серао, Маццокки — это просветители, люди, верившие больше в разум, нежели в Бога. И Неаполь славился прежде как пре-веселый город. Тут все смеялись шуткам Пульчинеллы — и бедняки, и аристократы. Даже сам король.
Но теперь все изменилось. Казнь короля Франции и королевы Марии Антуанетты, родной сестры королевы Неаполя, вызвала панику. И словно этого мало, в то лето разразился страшным извержением Везувий. Религия вновь обрела силу. Да еще какую! Даже суд устроили над несчастным сицилийцем Томмазо Амато, так, кажется, его звали. И приговорили к смертной казни за то, что он обругал в церкви Бога и короля. При дворе распоряжались англичане: лорд Эктон, посол Гамильтон и его красавица жена Эмма. А из Рима вскоре прибыл Фабрицио Руффо, которому король поручил среди прочих дел управлять Казертой.
У дверей стояли двое часовых в придворной форме. Священник показал им рекомендательное письмо. Ему велели подождать в просторной приемной с высоким потолком. На стенах висели портреты сиятельных мужей и знатных дам. Прошло всего несколько минут, и появился шустрый человек лет тридцяти, худой, остроносый, с живыми бегающими глазами. Должно быть, секретарь Руффо. Это хороший признак. Значит, его высокопреосвященство не желает терять времени. Иначе ожидание затянулось бы.
Они поднялись по широкой лестнице этажом выше и оказались в длинном коридоре с высокими окнами по одной стороне. На середине коридора у кабинета кардинала тоже стояли часовые. Секретарь попросил подождать.
Падре Арнальдо подошел к окну, из которого открывался прекрасный вид на королевский парк. Однако любовался им недолго.
— Его высокопреосвященство ожидает вас, — бесстрастно произнес секретарь.
Падре Арнальдо вошел в зал — просторный, утопающий в полумраке. За столом в массивном позолоченном кресле сидел человек в красной мантии. Священник не ожидал, что Руффо примет его в кардинальском облачении. Уже несколько лет кардиналы неизменно носили придворный костюм и только на официальных церемониях появлялись в церковной одежде.
Кардинал не поднялся ему навстречу, а издали жестом велел приблизиться и указал на кресло. Впервые падре Арнальдо растерялся. Следует ли поцеловать ему кольцо? Если следует, то как это сделать, ведь их разделяет массивный стол. Он склонился было к протянутой руке, но та снова изобразила повелительный жест, приказавший сесть в кресло. Он понял: никаких поцелуев. Он должен сразу же приступить к делу.
— Монсиньор Дзола, — произнес кардинал, — у меня есть два письма. Одно от маркизы Россоманни, моей дорогой подруги, и другое — от архиепископа неаполитанского. Оба хорошо отзываются о вас и уверяют, что я могу вам чем-то помочь. Что конкретно вам нужно?
— Я хотел бы поехать служить на север, ваше высокопреосвященство. В Милан или Варезе либо в их окрестностях.
— Почему?
— Потому что, на мой взгляд, буду там полезнее, чем на Тремити.
— Как вы можете это утверждать? Что вам известно о планах Господних? Вы ведь можете понадобиться и здесь, в Неаполитанском королевстве, даже именно в Апулии.
— Понадоблюсь здесь — пришлете за мной, и я сразу же вернусь. Пока же, ваше высокопреосвященство, в Апулии мне совершенно нечего делать. Тогда как на севере якобинские богоборческие идеи находят все больше сторонников и потому тамошней церкви нужны священники, которые хотели бы активно противостоять этому.
— Одним словом, чувствуете в себе призвание миссионера и, пожалуй, даже мученика. Это так?
— Нет, ваше высокопреосвященство. Я человек дела. И знаю, что церковь нуждается в таких людях…
Падре Арнальдо неожиданно умолк, потому что кардинал вдруг поднялся из-за стола. Не очень высокого роста, в просторной кардинальской мантии он выглядел весьма внушительно. Не торопясь, он направился к священнику. Тот оказался в очень неловком положении — он сидел, а кардинал стоял. Падре Арнальдо поднялся, а Руффо, продолжая разговор, направился к окну. Священник невольно последовал за ним, и они продолжали почти бок о бок прохаживаться по просторному кабинету.
— Конечно, церковь нуждается в таких людях, — согласился Руффо. — Вы полагаете, эти мерзавцы — французские революционеры — сумели бы натворить столько бед, будь у церкви люди дела, а не трусы, думающие только о том, как бы договориться с третьим сословием? И прежде всего низшее духовенство. Позор! Знаете, почему победили якобинцы? Потому что духовенство, вместо того чтобы честно выполнять свой долг, сблизилось с буржуазией и провинциальной знатью. Огромная ответственность лежит на этих тщеславных, подлых, жадных людях, продавших церковь Христову за место в Генеральных Штатах. И сейчас нужны люди дела, конечно, нужны! И люди веры, несгибаемые, как сталь. Не ренегаты вроде продажного епископа Отона или этого шута Талейрана[24], устроившего кощунственную гулянку в честь богини разума!
Кардинал умолк и посмотрел на падре Арнальдо, словно ожидая нужной реакции. Священник не знал, что и сказать. Да, конечно, во Франции большая часть духовенства поддерживала революцию, но многие и погибли от рук якобинцев. Однако ему не пришлось ничего говорить. Кардинал, пристально глядя на него, уточнил:
— Вы, следовательно, не верите, что после июльских событий революционная опасность миновала?[25]
— Не могу поверить, ваше высокопреосвященство. Может, угроза ослабела во Франции, но у меня такое впечатление, что у нас, в Италии, худшее еще впереди.
— Я того же мнения, монсиньор Дзола. — согласился кардинал. — Италия — страна раздробленная, отсталая, и наше Неаполитанское королевство тоже почти нищее. Здесь накопилось слишиом много пороха для революционного взрыва. А что вы намерены делать на севере?
— Хочу организовать школу для священников.
— Но такие школы уже существуют.
— Да, но я имею в виду не обычную духовную семинарию. Я думаю обучать молодых священников умению противостоять антирелигиозной пропаганде. К тому же духовенство очень далеко от народа.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что образованное духовенство живет интересами знати, участвует в светской жизни, не отдает все свои помыслы заботам о душах верующих. Я бы хотел создать нечто вроде милиции — милиции из священников, хорошо подготовленных к отпору, но в то же время смиренных и к тому же способных быть вместе с народом, помогать ему…
— И вести его, — добавил кардинал.
— Да, и вести его.
24
Шарль-Морис Талейран (1754–1838) — выдающийся дипломат, министр иностранных дел Франции при Директории, в период Консульства и империи Наполеона I, а также при Людовике XVIII. Мастер тонкой дипломатической интриги, беспринципный политик.
25
Имеется в виду переворот 9 термидора (27 июля), который ликвидировал диктатуру Робеспьера. В течение нескольких последующих после его казни дней были гильотинированы 87 членов Коммуны.