— Скажите, что я назначил важную встречу, на которой решу вопрос в его пользу. А пока проводите синьора в библиотеку и попросите подождать. Велите подать ему чай, пирожные. Все, что пожелает.
Каттанео удалился.
— Дорогие друзья, прошу извинить меня, — сказал Джулио, вставая. — Вскоре мне придется покинуть вас на полчаса. Закончу одно дело с Балестриери и вернусь.
— Синьор граф, — встревожился парикмахер, — а как же ваш парик?
— Парик? — удивился Серпьери. — Да ведь парики уже никто не носит! Вы все злитесь на Французскую революцию, на якобинцев, а придется признать, что хотя бы в смысле моды революция уже победила старый мир.
— Только не для меня, — заметил Кальдерара.
— Маркиз, но вы уже не принадлежите современности, — парировал Серпьери, довольный, что может чем-то отплатить за укол, — вы — пережиток прошлого. Вы не в счет. Не понимаю, почему вы, Джулио, столь преданный моде, все же покупаете парик?
— Объясню вам, Томмазо. Парик нужен мне, когда я бываю в обществе пожилых джентльменов, которых очень уважаю, ну, скажем, в обществе Мельци д’Эрила[43].
— О боже! — воскликнул Серпьери. — И он тоже не желает принимать новую моду. Ничего не понимает в современной эпохе.
— Я не стал бы утверждать столь категорично, маркиз. Ни в коем случае. Мельци — выдающийся человек. Может быть, самый умный и искусный политик в Милане. Но он не хочет изменять своему происхождению, не желает подчиняться вкусам простонародья… И я, признаюсь вам, восхищаюсь им. А вы, Горани, что думаете о Мельци?
— Как представляете его в своих воспоминаниях? — усмехнулся Серпьери.
— Мельци — аристократ старого склада, — ответил Горани. — Испанский гранд. Однако мне кажется, Веноза попал в точку. Мельци многое понял. Хоть он и носит традиционный костюм и парик, у него тонкий ум, и он патриот.
Аппиани поднялся со своего кресла и подошел поближе.
— Старый Мельци, — сказал он, — всегда будет на плаву, это я вам говорю. Я писал его портрет. У него стальные нервы. Он умеет оставаться невозмутимым, когда мы с вами теряем голову. Но вам не надоело говорить о политике, Джулио? Не мешало бы вспомнить, что нам еще надо поработать над портретом.
— Конечно, Аппиани, мы должны закончить его. Но сначала сюрприз, который я приготовил для вас и который, надеюсь, вам понравится. Хочу, чтобы при этом присутствовали и вы, мои друзья. Прошу вас, пройдемте в соседнюю комнату.
Заинтригованный Аппиани последовал за графом, поднялись также Серпьери, Горани и, как всегда нехотя. Кальдерара Джулио Веноза проследовал вперед Все прошли за ним в комнату, обитую светлым штофом. Здесь висело лишь несколько небольших полотен, но в глубине виднелось еще одно, скрытое под покрывалом.
— Готовы? — спросил Веноза.
— Прошу вас, Джулио, не тяните, — проворна,'! Аппиани.
Граф подошел к закрытому полотну и быстрым движением сбросил покрывало. На большой картине была изображена прекрасная светловолосая девушка. Казалось, она, подобно Венере, выходила из пены морской. Над ней летали чайки, как бы образуя венок. И тут раздался возглас Аппиани:
— Но это же моя картина! Моя картина! — художник обрадовался, как ребенок. — Молодец, Джулио, молодец! Вы разыскали ее! Я просто счастлив! Мне так жалко было, что она похоронена в каком-то мрачном аббатстве посреди моря.
Серпьери буквально рот открыл от изумления.
— Боже мой! — воскликнул он. — Какая красавица! Где вы ее нашли?
Кальдерара подошел ближе, изучая картину:
— Поздравляю, Джулио, ваша новая любовница действительно прекрасна. К тому же молода.
— Но это вовсе не любовница, маркиз.
— Ладно-ладно, кого вы хотите обмануть! — цинично усмехнулся Кальдерара.
— Да уж, в чем, в чем, а в женщинах вы разбираетесь, — продолжал Горани.
— Но я показываю вам произведение искусства, — возразил Веноза. — И тут следует отдать должное таланту Аппиани.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Кальдерара. — Теперь всем будем рассказывать, что любовница у вас — неосязаемая девушка с картины.
Серпьери и Аппиани рассмеялись.
Джулио покачал головой:
— Какой же вы… Фома неверующий! Совсем не понимаете, что такое любовь к искусству.
ТЕАТРАЛЬНОЕ КАФЕ
Джулио вошел в заполненную нарядными гостями залу маркизы дель Донго. Большая аллегорическая фреска целиком закрывала потолок. Античные боги и богини возлежали на облаках, а на них с обожанием взирали римские легионеры на колесницах. Боги роняли с пронзительно голубого неба гирлянды роз, вокруг которых порхали пухлые, с безмятежными личиками амуры. Этой умиротворенности явно недоставало простым смертным, прохаживавшимся под величественным плафоном.
Днем после обеда Джулио хорошо отдохнул и потому на вечернем приеме выглядел весьма моложаво. Фрак из черного бархата, отделанный кружевами и серебряным позументом, превосходно сидел на Джулио и отлично сочетался с брюками и черными атласными туфлями, украшенными бархатными бантами. На левой руке сверкало массивное кольцо. Едва граф вышел в гостиную, улыбаясь и раскланиваясь во все стороны, как сразу же оказался в центре всеобщего внимания. Особенно оживились женщины. Каждая старалась заставить Джулио взглянуть на нее.
Стоит ли удивляться, подумал граф, ведь большая часть мужчин в этом зале либо старики, либо уроды. У некоторых на лицах темные пигментные пятна, признак больной печени. У других недоставало зубов или они почернели.
Женщины, конечно, более умело скрывали свои недостатки. Обладательницы плохих зубов старались не открывать рот, когда улыбались, и смеялись одними глазами. Слишком полные бедра дамы скрывали под широкими юбками, а взгляды мужчин привлекали глубоким декольте. Каждая женщина в этом зале умело выставляла напоказ самое красивое, что у нее было. И каждая старалась отодвинуть старость.
Веноза тоже делал все возможное, чтобы не стареть. Каждое утро тщательно осматривал себя в зеркало, был умеренным в еде, много ездил верхом и занимался фехтованием. Граф выбрал этот вид спорта потому, что он приводит в движение все мускулы, а самое главное, заставляет быть бдительным, ловким, гибким. Конечно, физические упражнения требовали немалого терпения, особенно в последние двадцать лет. Каждый день Джулио отрывался от дел на два часа, чтобы поддерживать себя в отличной форме.
В глубине гостиной граф увидел австрийского эрцгерцога, управлявшего Миланом от имени кузена — императора. Рядом с ним стояла его молодая подруга, высокая брюнетка с вытянутым лицом, графиня Розмари фон Шробер. Возле царственной особы полукругом расположились придворные. Засвидетельствовав свое почтение эрцгерцогу, они незаметно удалялись.
Его королевское высочество эрцгерцог Фердинанд Карл Антоний Габсбургский был четвертым сыном императрицы Марии Терезии и всегда служил главной мишенью для нападок всех, кого не устраивали реформы императора Иосифа. Приветливо кивая друзьям и знакомым, Джулио подошел к маркизе дель Донго. В этот вечер она выглядела особенно привлекательной — изумительные глаза, нежный взгляд, чудный овал лица, копна темно-русых волос. Граф с поклоном поцеловал маркизе руку и с видом соблазнителя улыбнулся придворным дамам, окружавшим ее кресло подобно букету цветов. Девушки зашуршали веерами.
— Похоже, эрцгерцог сегодня в хорошем настроении, — заметил Джулио, бросив взгляд в сторону Фердинанда.
— Да, сегодня все как будто неплохо. И мой муж ведет себя скромно, — сказала маркиза, выразительно указав на него взглядом.
Джулио расхохотался. Маркиза намекала на то, что ее супруг, который только что вернулся из родового замка Грианг на озере Комо, в этот вечер был поглощен ухаживанием за своей любовницей.
— Я решила — пусть муж развлекается, так по крайней мере он не будет досаждать мне и позволит жить в свое удовольствие.
— Вы очень искусны, — заметил, улыбаясь, Джулио.
— Вам тоже, граф, известны муки любви. Поэтому вы понимаете меня. А теперь идите, эрцгерцог заметил вас, поговорим позже.
43
Франческо Мельци д’Эрил (1753–1816) — герцог, итальянский государственный деятель. После создания Цизальпинской республики был ее представителем на Раштатском конгрессе и в 1800 году примкнул к Наполеону. В 1802-м стал вице-президентом Итальянской республики, в 1805-м после создания Итальянского королевства назначен канцлером и хранителем печати, в 1809-м — президентом Совета министров.