И тут они услышали крик Эйстана, который, чем-то размахивая, поднимался по тропинке. Он поймал снежного зайца и радостно сообщил, что огонь уже готов, чтобы его приготовить.
Несмотря на приятную тяжесть в животе после приготовленного с травами мяса, Саймон долго не мог уснуть. Он лежал на соломенном тюфяке, смотрел на мерцавшие на потолке красные тени и размышлял о том, что с ним произошло, и безумных событиях, в самом центре которых оказался.
«Я попал в историю вроде тех, что рассказывал Шем, – или это История, о которой говорил доктор Моргенес?.. Но никто меня не предупредил, как это ужасно – оказаться в центре событий и не знать, чем все закончится».
Наконец он заснул, но через некоторое время неожиданно проснулся. Эйстан крепко спал и как обычно храпел, то и дело вздыхая, в бороду. Джирики нигде не было, и каким-то непостижимым образом диковинная пустота пещеры сказала Саймону, что ситхи ушел и сейчас спускается по склону горы, чтобы вернуться домой.
На Саймона вдруг накатило горькое чувство одиночества, несмотря на присутствие стражей, чье ворчание он слышал неподалеку, и он вдруг обнаружил, что плачет. Он постарался делать это тихо, стыдясь своей слабости, недостойной настоящего мужчины, но ничего не мог с собой поделать.
Саймон и Эйстан пришли в Чидсик Аб Лингит, как сказал им Джирики, за час до рассвета. Мороз усилился, пустые лесенки и веревочные мосты раскачивались на холодном ветру, каменные тропинки стали еще опаснее из-за того, что во многих местах их покрывала тонкая наледь.
Саймон с Эйстаном пробирались сквозь толпу болтавших о чем-то своем троллей, и Саймон тяжело опирался о локоть своего товарища, одетого в меховой плащ. Он плохо спал после того, как обнаружил, что ситхи ушел, засыпая и просыпаясь, и его сны наполняли образы мечей и притягивавшее его необъяснимое присутствие маленькой темноглазой девочки.
Тролли вокруг них выглядели так, будто что-то праздновали, шеи многих украшали ожерелья из резной кости и клыков, черные волосы удерживали наверху гребни из черепов птиц и рыб. Мужчины и женщины передавали друг другу мехи с каким-то высокогорным горячительным напитком, смеялись и размахивали руками. Эйстан посматривал на них с мрачным видом.
– Я уговорил одного из них дать мне глотнуть этой дряни, – сказал он. – Вкус у нее, как у лошадиной мочи. Я бы все отдал за каплю красного пердруинского.
В центре комнаты, внутри канавки с незажженным маслом, Саймон и Эйстан увидели четыре изящно вырезанные из кости табуретки с затянутыми шкурами сиденьями, стоявшие лицом к пустому помосту. Поскольку пришедшие сюда тролли устраивались по всей пещере, но даже близко не подходили к табуреткам, Саймон и Эйстан решили, что две из четырех предназначены для них. Как только они уселись, жители Иканука, собравшиеся вокруг них, одновременно встали. И тут же возник странный звук, который отражался от стен, – громкая торжественная песнь, непонятные слова на языке кануков, точно обломки бревен на поверхности штормового моря, всплывали на поверхность и снова исчезали за равномерными стонами. Это был диковинный и очень неприятный звук.
На мгновение Саймону показалось, что песнопение имеет какое-то отношение к их с Эйстаном появлению, но тролли не сводили темных глаз с двери в стене.
Наконец она открылась, но из нее появились не правители Иканука, как ожидал Саймон, а гораздо более экзотическое существо, чем собравшиеся в пещере тролли. Оно тоже принадлежало к их племени, по крайней мере, было такого же размера. Маленькое мускулистое тело в сшитой из шкур юбке с бахромой блестело от масла в свете ламп, лицо скрывала маска, сделанная из черепа барана, искусная резьба превратила кость в изысканную филигрань, белую сеть, прикрывавшую черные дыры глаз. Два огромных изогнутых рога, полых почти до прозрачности, были прикреплены к плечам. Мантия из белых и желтых перьев и ожерелье из кривых черных когтей на шее дополняли картину.
Саймон не понимал, кто это – священник, танцор или герольд, возвещающий о появлении королевской пары. Когда необычное существо топнуло блестевшей в свете ламп ногой, тролли дружно и радостно взревели. Когда прикоснулось к концам рогов, а затем подняло ладони к небу – одновременно вскрикнули и возобновили пение. Довольно долго диковинный тролль бегал и прыгал по приподнятому помосту, глубоко погрузившись в свое занятие, подобно мастеру, исполняющему торжественный ритуал. Наконец он остановился и как будто прислушался. Собравшиеся в пещере тролли замолчали, а в дверях появилось еще четыре фигуры – три тролля и одна, возвышавшаяся над ними.