- Поверить не могу, что это произошло в моем доме! - произнес Жаке. Ведь для приема я специально нанял охранную фирму! Как такое могло произойти?
- Вы знали доктора Энкеля? - спросила я.
- Мы дружим лет десять. Клаус - милейший человек. Умный, образованный!.. Не представляю, зачем кому-то потребовалось...
Он замолчал.
- Я успела познакомиться с ним. Он просил меня перевести одно загадочное слово. Даже не знал, к какому языку оно относится. Чем он занимался?
- Он - самый настоящий доктор медицины. Очень хороший специалист в области биохимии и травматологии. У него своя клиника в Швейцарии.
- А хобби у него какое-нибудь было?
- Его хобби - наука. Он отдался ей беззаветно и всецело. У него даже семьи нет. Энкель по четырнадцать-пятнадцать часов пропадает в клинике... Жаке замолчал, а затем поправил себя: - Пропадал. В клинике...
Этнограф думал, и мне показалось, что он готов сказать что-то еще. Я оказалась права.
- Знаете, Алена. Не могу судить о хобби доктора Энкеля. Но однажды на день рождения он подарил мне древнюю гравюру, сопроводив ее странной легендой...
Я утопала в кресле. Жаке возвышался надо мной, лицо его обрело задумчивое, отрешенное выражение. Он стеснительно потирал руки, словно они мерзли.
- Легендой? - выдавила я. Отчего-то пересохло в горле.
- Возможно, это сказка, возможно, легенда.
Жаке перестал потирать руки и посмотрел на меня сверху вниз. Отчего-то вдруг сделалось неуютно. Что-то не понравилось мне в его взгляде.
- В одном из городов средневековой Европы, - произнес этнограф, - жил человек по фамилии Ганеш. Он был умен, образован, знал языки, был сведущ в разных науках, но предпочтение отдавал алхимии. Он много времени проводил за текстами древних манускриптов и ставил по их описаниям бесчисленные опыты... Однажды по доносу злоязыких соседей Ганеша схватили и привели к главному инквизитору города - лютому Иоганну Мейфарту. Во время страшного допроса инквизитор обвинил Ганеша в ереси и колдовстве. Обвинения были столь серьезны, что алхимику грозила не плеть и даже не mums strictissimus - каторжная тюрьма, а очищающий костер. Ганеш смертельно испугался и сообщил Мейфарту, что знает, как выделить мертвую воду.
- Мертвую воду? - переспросила я.
- Да. Магическое вещество с могущественными свойствами. Его называли еще "черным львом"... Так вот, инквизитор, алчность которого была больше, чем его вера в Бога, загорелся желанием обладать "мертвой водой". Он отпустил Ганеша и даже дал ему денег. Однако, чтобы алхимик не обманул или не сбежал, инквизитор-францисканец посадил в тюрьму четырнадцатилетнего сына Ганеша.
Опасаясь за жизнь единственного сына, в течение года алхимик не спал ночей и положил здоровье, стараясь выделить "мертвую воду". Но случилось страшное. Сын Ганеша пытался бежать из тюрьмы, и один из охранников снес ему голову. Тело и голову юноши выставили на площади в назидание еретикам и сочувствующим. Узнав об этом, ослепленный горем отец пробрался ночью на площадь и выкрал останки сына, чтобы оплакивать его три дня и три ночи. Инквизитор рассвирепел, повелел схватить Ганеша и...
Жаке обернулся к стене. Проследив за его взглядом, я увидела старинную гравюру в золоченой рамке. Подарок доктора Энкеля.
На гравюре изображался помост с двумя столбами и привязанными к ним людьми. Ноги несчастных утопали в вязанках дров и хвороста, от которых поднимался огонь; чернильные жгуты пламени обвивали страдальцев. Один человек что-то кричал, обращаясь к высокому худому священнику в черной сутане. Второй стоял покорно, закрыв глаза.
- В обычной процедуре аутодафе перед тем, как предать еретиков огню, их сначала душили удавкой на палке, - холодно произнес Жаке. - Это делалось для того, чтобы крамольные речи не оскверняли слух горожан, собравшихся на казнь... Но Мейфарт хотел видеть страдания Ганеша. Поэтому алхимика оставили в сознании. И еще. Видите, пламя какое-то скудное? Инквизитор приказал использовать сырые дрова, чтобы смерть была долгой и мучительной.
Я проглотила сухой комок, застрявший в горле.
- Инквизитор предал Ганеша костру на исходе третьего дня. Алхимик смеялся из огня, и над площадью, над толпой летели его слова: "Глупый францисканец вместо силы двух львов получит пепел укротителя!"
Верочка за столом уронила слезу. Я сидела в кресле, не в состоянии отвести взгляд от древней гравюры. Жуткая история околдовала меня. Только...
- Не поняла, - нарушила я тишину. - А за что инквизитор сжег алхимика? Почему Ганеш вызвал в нем такую неистовую ярость?
Жаке пожал плечами. Повернулся ко мне и закрыл гравюру спиной.
- Вероятно, после смерти сына Ганеш отказался искать для Мейфарта "мертвую воду".
- Тогда при чем тут три дня?
- Наверное, это связано с христианским представлением о вознесении души на третий день после смерти.
- В легенде сказано - три дня и три ночи. Вы не ошиблись в пересказе?
- Исключено, - ответил Жаке.
- Если тело сына выставили днем, а Ганеш выкрал его ночью... Прибавим к этому времени еще три ночи - получится уже четверо суток. Никак не вяжется с христианским обрядом... А если, допустим, юноша был умерщвлен днем ранее, прежде чем его тело выставили на обозрение? Тогда и вовсе пять суток!.. Что-то не сходится.
- Это легенда. В ней допустимы нестыковки.
Если я завелась, меня трудно остановить.
- А кто второй несчастный? С закрытыми глазами?
- Не знаю, - ответил Жаке. - Инквизиция казнила многих.
Почему-то я не поверила его объяснению. Вроде логично, но какой-то червь сомнения скребся в груди.
- Кстати, - вдруг произнес Жаке. - Это загадочное слово, о котором вы упоминали... о котором вас спрашивал Энкель... Возможно, оно как-то связано с Новой Зеландией.
- С Новой Зеландией? - удивилась я. Верочка за столом поперхнулась шампанским.
По-моему, ей пора было прекратить себя "успокаивать". Ведь утром самолет?
- Да, - кивнул Анри. - Энкель пару лет пропадал в Новой Зеландии. Совершенно не представляю, чем он там занимался. Затем вернулся в свою клинику.
Я размышляла: стоит ли говорить этнографу о странной жидкости, которую всучил мне доктор? Судя по всему, маньяк Чиву и остальные члены шайки охотились именно за ней. Зачем милейший старикан притащил ее на прием?