Уже в подъезде Бзовски страшно занервничал. Бася испугалась.
«Что это все значит?» — подумала она.
Ее охватило изумление, когда отец сам позвонил и, когда двери открылись, вошел уверенно, решительным шагом. Он повесил шляпу на вешалку и быстро пошел к дверям кабинета ученого. Кабинет был пуст, профессор в этот момент находился в комнате своего сына. Бася, оставив отца одного, побежала к профессору и быстро проговорила:
— Пане профессор! Отец у вас в кабинете, но ведет он себя как-то необычно.
— Спокойно, детка, спокойно!
— Он вошел так уверенно...
— Он приходил сюда каждый день целых три года, когда мы вместе работали над большим атласом,— ответил, задумавшись, профессор — Пошли!
Вторая дверь, ведущая в кабинет из квартиры, была открыта. Профессор внезапно задержался перед ней и резким движением остановил Басю. Он приложил палец к губам, веля молчать.
— Ни слова! — шепнул он, наклонившись к ней — Смотри!
Басин отец, окутанный мраком, стоял посреди просторной комнаты, заваленной книгами и картами. Он осматривался вокруг удивленно и с напряжением. В глазах отражалась боль, словно в сонные глаза с силой ворвался яркий дневной свет. Он поднял руку и сильно потер себе лоб, словно хотел убрать с него какую-то гнетущую тяжесть. Потом застонал тихим, отчаянным стоном. '
— Тихо, тихо! — вновь шепнул профессор.
Бзовски пошевелился. С широко открытыми глазами он осторожно, словно крадучись, стал приближаться к обширному столу, на котором была расстелена карта. Он посмотрел на нее голодным взглядом, потом прикоснулся к ней рукой, мягко и ласково.
— Он улыбается! — удивилась Бася.
— Узнает...—шепнул профессор.
Бзовски тем временем подошел к книжным полкам и дрожащими пальцами стал прикасаться к корешкам огромных томов, стоящих в неподвижной шеренге, как гренадеры. Вдруг он снял с полки один том и словно бы в удивлении рассматривал его с напряженным вниманием. Потом начал перелистывать страницы — быстро, быстро... Потом поставил книгу на место и вздохнул. Обеими руками обхватил голову, будто внезапная боль давила ее изнутри.
— Как он побледнел! — шепнула Бася.
Профессор не ответил, только сильнее стиснул ее руку. Он был сильно взволнован. Что-то взвешивал, что-то обдумывал. Не отрываясь, он смотрел на неподвижно стоящего Бзовского, на его смертельно бледное лицо и руки, сплетенные на голове. Вдруг пришел к какому-то решению, потому что сам побледнел, а губы его задрожали. Он уверенным шагом вошел в кабинет и голосом, в котором звучала смесь радости и испуга, закричал:
— Как дела, пан Адам?
Бзовски дернулся, как человек, в которого попала пуля. Зашатался, ударенный этим голосом, отступил на шаг и оперся о книжные полки. Он дышал так, словно ему пришлось долго бежать. Открытым ртом хватал воздух, будто внес на гору какую-то ужасную тяжесть и теперь отдыхает. Потом он вскрикнул коротким, оборвавшимся криком и посмотрел на профессора как на привидение.
— Адась! — закричал профессор так взволнованно, с такой болью, что казалось, будто это слово было налито кровью.
Он вытянул руки, а тот, секунду поколебавшись, бросился в объятия профессора. Седой человек гладил его по голове, как ребенка, как отец ласкает сына, возвратившегося из безумного, смертельно опасного путешествия. Он целовал эту несчастную, покрытую шрамами голову, прижимающуюся к его груди.
Бзовски рыдал.
— Бася! Возвращаю тебе отца...— проговорил профессор странным голосом.
Снова
начинается
весна
— Один сумасшедший выздоровел,— говорила пани Таньска с горечью,— но зато родился второй.
— Кто это? — весело спрашивал пан Ольшовски — Я?
— Вы тоже кандидат. Но ближе всего к этому Бася. Разве вы не видите, что происходит с девочкой?
— А что происходит? Она радуется!
— Можно радоваться, но ведь не до потери разума. Я, когда в первый раз выходила замуж, должна была прыгать от радости, потому что отбила жениха у одной косоглазой девицы, а у меня на свадьбе лицо было как из мрамора. Бася носится как сумасшедшая и каждому