Ольсон ничего ответить не смог. Он был совершенно потрясен признанием премьера. Кроме того, он чувствовал себя очень неуютно. Как себя вести? И что кроется за откровенностью Сундлина?
— Остальное ты и сам понимаешь, верно?
В голосе премьера звучали усталость и отчаяние. Он потянулся к сигаре, жадно затянулся.
Ольсон испытующе смотрел на него. Наконец до него начало доходить. И Сундлин вскоре подтвердил его подозрения.
— Полагаю, ты уже понял, — сказал он. — Похитителям нет никакого дела до Енса Форса. Им нужны мои деньги. Требуют полмиллиона.
— Господи Боже! — вырвалось у Ольсона.
— Вот именно, — кивнул Сундлин.
— Но зачем ты мне это говоришь? — спросил Ольсон, и прозвучало это как упрек.
— Потому что рассчитываю на твою помощь.
— Нужно признать, это уже немало.
— Верно.
— Значит, в первый раз ты получил сразу два письма.
— Разумеется.
— И ты намерен заплатить?
— А у меня есть выбор?
— Может, ты с ними уже даже встречался?
— Нет.
— Говорил по телефону?
— Тоже нет.
— Когда нужно передать деньги?
— Завтра. В тот же час, когда Енс будет выслан в Албанию.
— И где?
— На станции в Соллентуне. Прочитай сам.
Сундлин извлек письмо из-под сукна, все еще прикасаясь к нему так, словно это была дохлая мышь. Ольсон раскрыл конверт с машинописным текстом: «До сих пор вы следовали нашим указаниям, и с вашей дочкой и ее воспитательницей ничего не случилось. Чувствуют они себя хорошо. Полагаем, вы уже приготовили деньги и надежного посредника. Надеемся, вы последовали нашим предыдущим указаниям и деньги подобраны в мелких банкнотах разных серий и номера их не подряд.
Деньги уложите в самую обычную сумку. Посредник должен сесть в поезд на Соллентуну, отходящий из Стокгольма в 14.42. В Соллентуне пусть остается на перроне, ожидает поезда с противоположной стороны и ждет у первого вагона. Когда двери будут закрываться, пусть сунет сумку в переднюю дверь вагона, наш человек ее заберет.
И помните: жизнь вашей дочери зависит от того, станете ли вы действовать по инструкции и не будет ли уведомлена полиция».
И это все. Совершенно машинально Ольсон свернул письмо.
— Я хочу, чтобы деньги передал ты, — сказал премьер.
От его сильной личности мало что осталось. Похоже, он уже сдался. Нижняя губа дрожала, он был готов расплакаться. Ольсон невольно растрогался и тщетно пытался сдержать это чувство.
— Но я же полицейский, — сказал он, наконец. — И не могу участвовать в подобных делах. Это невозможно.
— Ты получишь, сколько захочешь.
— Не говори лишнего.
Сундлин, однако, вновь обрел прежнюю твердость. В только что мутных глазах что-то блеснуло.
— Чего ты добьешься, если обо всем доложишь?
— Да ничего.
— Вот именно. Ни ты, ни кто другой ничего с этого не получат.
— Не совсем так. Не забывай о своих политических противниках. Они наверняка выиграют выборы.
— Может, и выиграют, но такой скандал приведет к необратимым последствиям в политической жизни.
— Это безумие! И ты сам себя загнал в ловушку.
— Это правда, но я не просто Бенгт Сундлин. Я премьер этой страны. И совершил непоправимую ошибку, как политическую, так и моральную. Вопрос только в том, пойдет ли кому-то на пользу, что эта ошибка станет предметом публичного обсуждения.
— Этот аргумент меня не убеждает. — Ольсон особо подчеркнул слово «этот».
Сундлин за завесой дыма прищурился.
— А какой бы тебя убедил?
— Чисто человеческий. И, что хуже всего, я подозреваю, что ты давно это предвидел. А все остальное — только дымовая завеса. Я не хочу иметь на совести жизнь твоей дочери. Но обещаю молчать только до тех пор, пока твоя дочь и ее воспитательница не окажутся в безопасности.
Сундлин вздохнул.
— Этого достаточно.
ПЕРЕЕЗД
В субботу утром Арне проснулся с жуткого похмелья. Когда сел, его повело, как на карусели. Так что он предпочел медленно и осторожно лечь, а маленькие злые человечки все тыкали его в мозг острыми, как бритвы, ножичками.
Повернув голову, Арне заметил Боссе. Тот выглядел вполне свежо и трезво. Он как раз доедал яйцо всмятку. Из кухни тянуло кофе. От запаха Арне еще сильнее замутило.
— Доброе утро, — ухмыльнулся Боссе. — Как самочувствие?
— Ужасно голова болит.
— М-да, недурно она тебя приложила. Вместе с похмельем это должно здорово отравлять тебе жизнь. А что, собственно, тут произошло?