Мука рассеялась, все смотрят, а они стоят, как два клоуна расписных, да глазами хлопают. Тут как грянули все смеяться, аж животы у некоторых свело. Те и сами посмотрели друг на друга и тоже хохотом зашлись. Тут все и закончилось. Пошли все по домам и приговаривают: дуэль-то сегодня хорошая получилась.
Вот так они и жили: радовались, смеялись. И дети у них по любви родились, потому и здоровые были.
Было там еще одно королевство, рядышком. Короля там не было, зато принц был. Плохой он был человек, говно, а не принц. Гор-дон звали. Длинный был, как циркуль, злющий и голодный всегда. Наверное, у него глисты были. Зато сапоги носил самого распоследнего размера. Все и думали: раз нога здоровая, значит, и ума много. Ан нет: раз на ежиной лепешке поскользнулся, упал и вылетел из сапогов. И тут-то все увидели, что у него нога с тараканью лапку, если три носка шерстяных надеть. А из сапогов и полетели газеты, пух кошачий, пакля, рванье всякое: это он подкладывал, чтоб обувку не потерять. Жены у него не было, не хотел он.
Крестьян своих он не любил. Думал, не ровен час, скинут меня с трона к ежиной матери. Поэтому он народ и спаивал, чтобы мысли крамольной ни у кого не возникло. Да и не то чтоб крамольной, а вообще никакой. Вот и ходили все в сопельку и икали.
Пили там один самогон, причем до усиру. Плакаты на каждом шагу, в каждой избе: "Самогон для нас - не враг, кто не порет, тот - дурак!", "Выпил пива - выпей водки", "Чтоб не мучиться с похмелья - снова начинай веселье", "Баба! Чем сидеть с шитьем - занимайся питием!", "Чем больше, тем лучше".
А охрана у принца была "Оранжевый батальон". Брал туда одних рыжих, потому как дураки. И чтоб тулово было здоровое, а голова с кулачок, чтоб мозгов поменьше было. И вот сидели они, только и делали, что жрали, срали, да принца охраняли.
Зато он сидел с утра до вечера, родословные своих крестьян изучал. Все хотел породу новую вывести. Чтоб был конопатый, рыжий, волосатый, носяра как помидор, и борода чтоб клоками росла. А бабы чтоб были мясистые, толстозадые, сисястые, чтоб каждая сиська с арбуз двухпудовый, и руки были с бревно (чтобы работала хорошо). Вот и скрещивал того с этой, ту с тем, как твоих коров.
Ну а какой правитель, такой и народ. Принц - говно, и народ - не сахар. Народишко был там злобнющий, подлющий и проказливый. Идет, положим, один такой, глядь - у соседа занавесочки чистенькие висят. Как так? А у меня никаких занавесок отродясь не было! Дерг! - и в карман себе. А домой принесет, нет чтоб на окна повесить - на пол положит, чтоб лапти вытирать.
Но не все такие были. Были там и мыслящие люди. Хотели, чтоб правильно все было. Назывались Партия Правды. Брали туда только людей проверенных. Собирались всегда в разных избах. Соберутся, шепотом говорят, как принца свергнуть, как жизнь новую наладить. А все, что скажут, записывали. Выпивали немножко, для храбрости, и чтоб мысли окрылялись. Протокол если почитать, сперва прения, дебаты, а потом: му, да му, а потом и уж вовсе несуразица. В конце кто-нибудь еще и подпишет: "Х...я все это". И перечеркнуто все. А иной раз, если говорить надоест, сядут кружком, лампу зажгут и давай в домино играть на поджопники. А время выйдет, и все в разные щели уходят. Идут по улице да друг друга обсирают. А на следующем собрании - как ни в чем не бывало.
А звери у них там были: колоба да ежи.
Еж-то сам по себе нет ничего, мелочь, а скотства в нем - три телеги. Хамоватые были звери, шутки любили пакостные - ужас! Самая обычная проказа их была, как садится кто-нибудь, под задницу лечь. Эх и крика тут! Человек, может, первый раз штаны надел, а тут - вся жопа - как сито! Тут сразу ежа ловить, если ловкий, за ручки и за ножки взять, и пузцом сапоги драить, потому как брюшко у них мягкое, бархатистое. Еж орет, пищит, кусается! Ну а кто ж его отпустит, покуда навоз с кирзачей не отчистишь, чтоб заблестели. А как вытер, пинка ему под самый хвост, да бежать от греха подальше, потому как ежи все злопамятные, могут домой к тебе прийти и наскотничать.
Один раз так спят все, слышат топот в избе. Лучину зажег хозяин глядь, ежи бегают, как тараканье какое. Он за ними, они врассыпную. Известно: за ежом погонишься, только лоб расшибешь. Весь дом разбудили, давай ежей искать. Смотрят, на печке пыхтит кто-то. О! Ежара! Сейчас мы тебя и прищучим. Хвать его кочергой, он и замолк. Ну все, дотопался. Ширмочку раскрывают, а там дед в мисочку зубы сплевывает. Утек, подлюка! Еще и деду три зуба откокал. Ну дед, ты спи, найдем мы колючую гадину. Ловили, ловили, передрались все, уж светать начало. Смотрят, а во дворе следы ежиные. Ушли, оказывается. Тут жена хозяину: что-то с патретом твоим не того. Как не того? Пригляделся, верно, не то что-то. Подошел, перевернул картину, может, ежи чего нашутили. Нет, и так не то, еще хуже стало. Тут сынок и говорит: папка, это не патрет никакой, это жопа с ушами. Тот хлесть ему подзатыльник, смотрит, и впрямь жопа, да еще и улыбается. Хотел было жене на голову надеть, за то, что повесила больно низко, а потом думает: ни у кого веселой жопы-то нет! Оставлю.
Потом смотрит: галошев нет. Смотрел, смотрел - нет. Пропали галоши. Пошел с горя по нужде, глядь в дыру-то, а там галош плавает. Взял прутик, выудил его, думает, где-то, значит, и второй неподалеку. Точно - лежит, родимый, в корыте свином, только на ту же ногу, цвета другого, и наизнанку вывернутый. Да еще и отгрызанный наполовину. Пришлось так и ходить в полгалоше. Потом колдун посоветовал бумазейку подложить, чтоб онучу на пятке не протирать. Вот какие животные паскудные, ежи эти самые. Срамота одна.
Еще ежами дыры в избе затыкали. Хвать его за нос и пихают в щель, только морда остается. Кормили, правда, чтоб не сдох, а то вонять будет. Так они и торчали, пока дырку по-нормальному не заколошматят. Иной раз идешь по улице, смотришь, а из избы до десяти ежиных жопок торчит, еще и ножками болтают.
Трубы тоже чистили ежами. Привяжут его к швабре за нос и давай шмурыгать. Шорк-шорк! - потом вынимают, он в саже весь, чихает, кашляет, матерится, аж взрослые мужики стесняются, а бабы в платочек похихикивают.
Но самое главное, пахали на ежах. Ловили их корытом. Накроют его и давай стучать-грохотать. Потом подымают, а еж там лежит чумной весь, к небу лапами и "брысь" сказать не может. Ну и вот, запрягут их по двадцать штук в одну упряжку, привяжут к сохе и давай землю мордовать. А ежи-то спокойно идти не могут, то кусаться, а то еще чего промеж собой делать начнут. Поэтому к каждому было приставлено по погонщику. Идут сзади и тычут ежей лыжными палками, чтоб шли добром, а не зигзагами петляли. А на лица-то маски надевали, чтоб ежи хари их не запомнили. Больно уж им обидно было, когда их палками пониже хвоста колют.
Но что ежи! Ежи перед колобами - сахар! Вот ты представь себе: ростом до пупа, кругленький, а глазки - злющие. В диаметре они были метра полтора. Рот здоровущий: если ему туда двухручную пилу вставить, то он и не заметит. Ножки из-под тела еле видны, тонкие, как карандаш, а кривые! Потому они и бегали вразвалку, и еще руками махали, как пингвины. Но уж на что ежи были умные, то колоба в сто раз умнее. У них даже ранги были, да не кто сильнее, а кто гаже. Кто самую мерзкую шутку отчебучит, тому полагались красные галоши. Кто попроще - обычные галоши, а кто уж совсем дурак дураком - тот вон в тапках ходил, как в музее выдают, с завязочками.