Теперь, когда отец незряч и слаб,
Ему покорен буду я, как раб».
Он в путь пустился, как в полет орлиный,
Возглавив многомощные дружины,
И были предводителем горды
Стрелки из Ардабеля и Барды.
Когда узнали жители столицы.
Что прибыл к ним властитель юнолицый,
Тогда покой и мир обрел Багдад,
И миродержец был покою рад.
Вельможи встретили его с весельем,
Пришли с венцом, с алмазным ожерельем,
Эбеновый поставили престол.
Хосров, сияя, на него взошел,
Надел венец и так сказал мобеду:
«Я шахом стал благодаря Изеду.
Лишь тот, кто шествует путем благим,
Достоин царством управлять таким.
Моей душе чужда несправедливость —
К беде ведет всегда несправедливость, —
Я только правду в спутнике беру,
Моя душа устремлена к добру.
А вы в повиновенье поклянитесь
И этим трем условьям подчинитесь, —
Вот первое: людей не угнетать.
Второе: верность шаху соблюдать.
И третье: не глумиться над послушным,
Не быть к чужому горю равнодушным.
О злых делах пора теперь забыть,
На справедливый путь пора вступить.
Блюсти я буду, правдой вдохновленный,
Одной лишь человечности законы.
Мою увидит милость даже тот,
Кто на мое величье посягнет.
Я не склонюсь к деяньям Ахримана:
Нужны ль дороги мрака и обмана
Тому, кого возвысил род людской?
Я мир дарую людям и покой!»
Всех осенило счастьем это слово,
Они ушли, благословив Хосрова.
Глава двадцать седьмая
Хосров беседует со своим отцом Ормуздом
Не мог Хосров заснуть в своем дворце,
Ночь напролет он думал об отце.
Когда петух проснулся и упало
Эбеновое ночи покрывало,
Отправился к Ормузду шахиншах
С душевной болью и тоской в очах.
Заплакал сын, когда отца увидел,
Не миродержца, а слепца увидел!
Сказал: «Властитель с мудрой головой,
Ты — Нуширвану памятник живой!
Стоял бы я у твоего престола, —
Иголка бы тебя не уколола.
Прикажешь — сделаюсь твоим слугой
И охранять я буду твой покой.
Прикажешь — этот мир навек оставлю,
Себя у ног твоих я обезглавлю.
Я не хочу ни войска, ни венца,
С восторгом жизнь отдам я за отца».
Сказал Ормузд: «Свет разума горящий!
Знай: боль моя и горе — преходящи.
Три просьбы у меня к тебе всего,
И больше мне не нужно ничего.
Во-первых: с первой утренней прохладой
Мой слух ты голосом своим обрадуй.
Пришли ко мне, прошу я, во-вторых,
Кого-нибудь из всадников лихих,
Чтоб он рассказывал мне о ловитвах,
О жарких стычках, о великих битвах,
А также пусть придет ко мне старик
Поведать о делах былых владык.
А, в третьих, я твоим дядьям, придворным,
Что льнут к тебе с усердием притворным,
Готовя втайне для тебя силки, —
Желаю смерти от твоей руки!»
«Мой шах! — сказал Хосров. — Пусть мрак и горе
Всех недругов твоих настигнут вскоре,
Но оком сердца ты взгляни вперед.
Бахрам затмил вельмож и воевод,
Он знаменит, он управляет войском
Умелым, многочисленным, геройским.
Ты на Густахма сделал мне намек.
Не он страданья на тебя навлек.
Убьем его карающей рукою, —
Нигде мы не найдем себе покоя.
Ты должен знать: от бога это зло,
От глупых слов и дел произошло.
Ниспосланной обрадуйся ты боли,
Найди успокоенье в божьей воле.
Затем послушай: старый есть писец
И всадник есть — испытанный храбрец.
Один расскажет о былых владыках,
Другой — о битвах грозных и великих.
Старик умен, а всадник — острослов,
Он знает и обычаи пиров.