Замолк, погнав могучего коня.
Сказал бы про летучего коня:
То птица счастья, сказочная птица,
Спешит над тесным полем боя взвиться!
Бойцы двух ратей, все до одного,
Смотрели с изумленьем на него.
Размахивая палицей, со склона
Бахрам спустился к берегу Нахрвона
И вот предстал глазам царя царей.
Спросил Хосров своих богатырей:
«Кому из вас знаком Бахрам-воитель?»
Ответствовал Гардуй: «О повелитель,
Вот всадник в белом скачет впереди,
Он с черной полосою на груди,
Высокий, он столбу подобен дыма,
Глаза его горят неукротимо».
Хосров, едва взглянув на седока,
Почувствовал, что смерть его близка.
Шах вопросил: «Не тот ли это воин,
Чей гордый конь могуч, красив и строен?
Не тот ли, кто сутулит грубый стан?
Кто завистью и злобой обуян?
Не тот ли, узкоглазый, кривоносый,
Кто дерзко отвечает на вопросы?
Не тот ли, на кого смотреть грешно,
Чье сердце Ахриману вручено?
Ответьте, кто из смертных согласится
Такому человеку подчиниться?
А в нем самом, что так жестокосерд,
Я подчинения не вижу черт…»
Сказал Хосров Густахму и Бандую:
«Теперь я мысль открою вам простую:
Осел не хочет подойти к вьюкам?
К нему с поклажей подойди ты сам!
Бахрам, что одержим ужасным дивом,
Сам не последует путем правдивым.
На поле боя не нужны слова:
Сильнейший достигает торжества.
Но все же, опасаясь пораженья,
Избегнуть я попробую сраженья:
Не лучше ль, чем в конце во прахе лечь,
О мире повести вначале речь?
Когда ответом я доволен буду, —
Его злодейства прежние забуду,
Над областью вручу Бахраму власть,
Отдам ему своей державы часть:
Я ради мира это сделать вправе, —
Мир благо принесет моей державе:
Отрада поселяется в сердцах,
Когда великодушен падишах».
«О царь царей! — Густахм ему ответил, —
Твой недруг неумен, твой разум светел,
Ты справедлив, твой раб несправедлив.
О шах, сиянье мудрости явив,
Так поступи, как ты находишь нужным,
Начало дай речениям жемчужным!»
Желая мира и к войне готов,
Бахраму крикнул издали Хосров:
«Мироискатель, преданный Яздану,
Твои дела хвалить я не устану!
Ты украшенье шахского дворца,
Опора войска и оплот венца.
Светильник ты на пиршестве веселом,
Ты чист перед отчизной и престолом.
Я, размышляя о твоей судьбе,
Увидел мужа славного в тебе.
С тобою розно жили мы доселе, —
В общении с тобой найду веселье!
Приди ко мне, могучий исполин,
С друзьями, во главе своих дружин,
Тебя назначу — бог свидетель правый —
Верховным воеводою державы!»
Но выслушал Хосрова Чубина
И отпустил поводья скакуна,
И поклонился в сторону Хосрова,
И молвил, не сходя с коня гнедого:
«Я радостен, моя судьба светла,
Она мне славу, счастье принесла,
А ты, злонравный, рассуждать не вправе
О счастье, справедливости и славе.
Как может властвовать подобный шах?
Я сожалею о твоих рабах!
Тебе служил я долго, шах Ирана,
Ласкал я кольца твоего аркана,
Теперь арканом я тебя свяжу,
Теперь тебя казнить я прикажу, —
Недаром я решил воздвигнуть плаху:
Смерть — воздаяние такому шаху!»
От этих дерзких и обидных слов
Желтее шамболида стал Хосров.
Он понял, что Бахрам не хочет мира,
Что жаждет стать владыкой полумира.
«Неблагодарный! — он сказал в ответ, —
В твоих повадках благородства нет.
Как можно гостя оскорблять жестоко,
Когда к тебе он прибыл издалека?