Померк твой свет! Как лев свирепый прянув,
С лица земли смету я род Сасанов,
Их злые уничтожу семена,
В сказаниях сотру их имена,
Да станут все они добычей мрака,
Да воцарится снова род Аршака!»
Сказал Хосров: «О лжец с душой раба!
Когда Сасанам власть дала судьба,
То так и будет! Царству посторонний,
Кто ты такой, чтобы рассуждать о троне?
Твои розийцы, — кто они, скажи?
Они — убийцы, воры и ханжи!
Из Рея кучка их пришла сначала,
К дружинам Искандаровым пристала,
Опору в Руме их глава обрел
И неожиданно забрал престол.
Разгневался тогда создатель мира
И возложил венец на Ардашира:
Из рода шахов этот воин был,
Венца Каянов он достоин был.
Теперь скажи: кто властелин державы?
Кто истинный наследник царской славы?»
Бахрам ответил, гордо глянув: «Я!
Знай: вырву с корнем род Каянов я!»
Хосров спросил: «Ты слышал ли преданье,
Что мудрость говорит нам в назиданье?
«Величие, присущее венцу,
Вручать опасно мелкому глупцу:
Возьмет — и станет корчить падишаха,
А требуешь назад — дерзит от страха.
Когда ты власть безродному вручишь,
Ты собственное сердце огорчишь».
Бахрам, не на тебя ли намекая,
Нас поучает мудрость вековая?
Пошел тропой блужданий мой отец:
Тебя возвысил в сане мой отец,
Тебе послал он царственные знаки.
Но ты, вельможа, выросший во мраке,
Злодеем стал, неслыханным досель,
Едва испробовал ты власти хмель.
Ты, Чубина, Ормуздом возвеличен,
Его лишь милостями ты отличен,
Он дал тебе оружье, знамя, рать,
Серебряный престол, свою печать.
Но тот престол поставил ты над бездной,
Когда решил достичь ты славы звездной.
Решил ты, воевода, шахом стать,
Но, жертва дива, должен прахом стать!»
Сказал Бахрам: «Вместилище пороков,
Достойный только лишь одних упреков,
Ты с волей не считаешься творца,
Не заслужил ты шахского дворца.
Ты отнял у отца родного зренье, —
Как утаишь такое преступленье?
Твои друзья ждут твоего конца:
С тобой — их речи, а со мной — сердца.
Меня поддерживает мощь хакана
И воинства Ирана и Турана.
Каянов истребив, из Парса в Рей
Перенесу престол царя царей,
Добро я возвеличу средь народа,
Возобновлю обычаи Милода,
Ораш — мой предок и Гургин — мой дед,
Во время битвы я в огонь одет!
Давно ли Совашах, искатель брани,
Хотел, чтоб счастья не было в Иране,
Хотел отнять венец, престол, печать,
Хотел с землею храм огня сравнять,
Чтобы рабами стали все иранцы,
Чтобы владели ими чужестранцы!
Четыреста по тысяче стрелков,
Не меньше тысячи двухсот слонов, —
С такой пришел он силою военной.
Сказал бы ты: ей тесно во вселенной!
Но я возглавил рать в опасный час
И нашу землю от неволи спас.
Я опоясался мечом защиты,
Войска Турана были мной разбиты.
Венца блистанье — в имени моем,
А трон я высеку своим мечом.
Но муж, который к битве не способен,
Не будет никогда царям подобен:
И муравей твою отнимет власть,
Едва захочет на тебя напасть!»
Хосров сказал: «О вестник зла! Кто ныне,
Скажи мне, вспоминает о Гургине?
Он никогда дворцом не обладал,
Ни троном, ни венцом не обладал,
Его следов нигде мы не отыщем!
И ты, как он, безвестным был и нищим,
Пока перед царем Михронситод
Не выделил тебя из воевод.
Тебя владыка вытащил из скверны, —
Об этом ты забыл, высокомерный!
Не пожелал Изед, чтобы хакан
Разрушил и поработил Иран.