- Что они, черти, тухлую рыбу, что ли, обожают? - вслух удивился мичман.
- Черти, може, и любят тухлую рыбу, а мы не любим, - откликнулся встрепанный мужик Псой. Он и робкий, с добрыми глазами, шли за мирскими как привязанные. - Рыба на тонях без соли гниет, у баб капуста без соли воняет, мясо тухнет, сало червивеет. Истинно гибель без соли!
- Опять разговор о соли, - тихо сказал Виктор капитану.
- Дельный разговор! Он нам глаза на здешние порядки открывает, - ответил довольно капитан.
Толчок шумел, свистел, пел, кричал. Как на цымбалах, играли гончары, постукивая палочкой по звонкому своему товару. Котельники оглушительно били в котлы и сковородки, сыромятники размахивали дублеными полушубками, вымоченными в дубовых и еловых настоях и в квасах, пьяные орали песни, нищие слезно ныли, ребятишки свистели и дудели на разные лады в глиняные свистульки и дуды. Бабка, ворожея на бобах, пытаясь перекричать базарный гвалт, гадала двум девушкам-подружкам, а те, затаив от страха дыхание, глядели прямо в ее беззубый рот. Была на толчке и стригальня, где мужикам и парням, сидевшим на пнях, стригли волосы, надев на голову глиняные горшки. Земля здесь была покрыта, как кошмой, срезанными волосами.
А за стригальнями увидели мирские невысокий помост из досок, выкрашенный в черный цвет. На нем лежал ворох соломы, подплывший кровью, стоял чурбан с воткнутым в него широколезвым топором. Это была плаха. Рядом мрачно чернела виселица. Ветер с озера тихо покачивал висевшего в петле со связанными за спиной руками. На перекладине виселицы сидели тесно в ряд вороны. Они нетерпеливо перепархивали и скрипуче каркали.
- Хорошую моду взяли - убивать живых людей! - пробормотал ошарашенно мичман.
А Ратных ощутил холодок в сердце: «Плаха… Виселица… Время здесь остановилось…»
Стрельцам пришлось задержаться. Вокруг плахи тесно стояли люди, весело и довольно смотревшие на кнутобойную расправу. Палач, высокий, плечистый, но с маленькой круглой кошачьей головой, осенил себя крестным знамением, поплевал на руки и поднял длинный сыромятный кнут. На кобыле, толстой доске с прорезями для рук, лежал тучный бородатый человек. При первом же ударе он вскрикнул визгливым, бабьим голоском:
- Внемли гласу моления моего, Исусе Христе!
А люди, обступившие плаху, захохотали:
- Чай, спьяну накуролесил, поп Савва - худая слава!
- Известно! Он ковш пенника в один дых пьет!
- Эй, палач Суровец! Удара не слышно! Бей кутью крепче!
Но палач хлестал лениво, без злобы. Люди начали покрикивать раздраженно:
- Суровец, серчай! Сердито бей божью дудку!
- Сухо! Поповской кровушки не видно!
Палач хлестнул с замахом, и поп взмолился:
- Оле, мне грешному, оле, мне несчастному! - А потом заорал: - Полно бить-то, душегуб! Сверх счету кладешь!
И вдруг зрители сразу отхлынули от плахи. В дальнем конце толчка закричали:
- Бирюч едет, спасены души! Новое мучительство выкрикнет!
Конный бирюч заколотил короткой плеткой в большой бубен, надел на длинный шест свою шапку, поднял ее высоко и закричал:
- Слушайте все люди ново-китежские, от мала до велика!
- Ново-китежское радио! - покрутил головой Птуха. - Последние известия!
- Слушайте, спасены души! - кричал, натужась, бирюч. - Ее боголюбие старица Нимфодора и его степенство государь-посадник Ждан Густомысл указали, а их Верхняя Дума постановила: завтра, после заутрени, выйти Кузнецкому посаду на Ободранный Ложок на две седмицы для доброхотного, без понуждения, добывания белого железа! То богова работа! А ослушников благий, в троице прославляемый господь бог великим гневом накажет и опалит, як огнем, а старица проклятие наложит!..
И словно взорвался толчок яростными криками:
- Не на бога работа, а на брюхатых из Детинца!
- У скольких с костей мясо ободрал тот Ободранный Ложок!
Широкоплечий кузнец с подпаленной у горна бородой крикнул железным, громыхающим басом:
- Бирюч, эй! Передай в Детинец: не пойдут, мол, кузнецы на белое железо!
- Да ить ее боголюбие старица приказала, - послышался голос смирного мужика. - Как откажешься?
- А иди ты со своей старицей знаешь куда?! - заорала толпа.
- Детинские верховники народ, как восковую свечу, сгибают, а ее боголюбие крестом их заслоняет!.. «Боголюбие»!
В, толпе становилось все теснее, душнее. Не выдержав, запричитала, как над покойником, женщина, заплакали горько дети. В толпе вздыхали, охали, ругались.