- Мне нельзя было ничего рассказывать. Я дал клятву молчать и защищать. Амбика зачаровала меня, превратила в человеческого младенца и отправила с Вами. С возрастом я начал вспоминать, кто я и зачем я здесь, - он отводил виноватый взгляд. – Кристиан не стал со мной общаться. Я наблюдал за ним со стороны. А ты стала моим лучшим другом. Я много раз хотел тебе рассказать, но клятва есть клятва. Даже мысль о разглашение доставляла мне нестерпимую боль. Я боялся того дня, когда ты узнаешь правду. Я боялся потерять тебя.
Вот же длинноухий лгунишка. Мне хотелось на него сердиться, но что-то внутри не позволяло. За все время нашей дружбы мы ни разу не ссорились. В глубине души таилось понимание его невиновности. Его голубые глазки были полны сожаления. Ну как же я могу на них обижаться?
- Эх, ты, ушастый врунишка, что же мне с тобой делать? Иди сюда, - от накатившихся слез не осталось и следа. Я распахнула руки и крепкие конечности моего друга сжали меня в объятии. Я от неожиданности охнула. – Другая бы тебя не простила.
- Каська, я тебя обожаю! – воскликнул он и закрутил меня по комнате.
- Иди уже, тебя папа ждет, - рассмеялась я.
Так, в хорошем настроении, Филипп вылетел из моей новой комнаты. А я смотрела ему в след, и думать обо всем забыла.
Как только шаги в коридоре затихли, я решила осмотреть свои хоромы. Только сейчас заметила насколько они просторные и красивые. Настоящие королевские палаты! Они были выполнены в нежных бежевых тонах. На полу толстые узорчатые ковры, на стенах гобелены, подсвечиваемые небольшими канделябрами, на окнах светло-коричневые шелковые шторы, а на высоком потолке большая люстра с десятками маленьких огоньков. Напротив, меня стоял большой камин.
Справа от двери громоздился огромный деревянный шкаф с резным фронтоном и пилястрами, а с другой стороны напольное зеркало в полный рост в золотой раме. Еще там были два кресла-качалки, что-то наподобие журнального столика, несколько тумбочек.
Но больше всего бросались в глаза две громадные кровати с деревянными балдахинами у самого потолка. Их украшали красивые завитушки. Много, очень много, бархатных подушек было разложено по всему помещению. На одной только кровати их лежало штук пятнадцать. И все разных форм, оттенков, а какие на них были узоры! Точно ручная работа.
Еще одна дверь вела в не менее просторную комнату. У меня аж дух захватило от увиденного. Три огромные арки разделяли ее на две части. По ту сторону находилась ванна. Нет не ванна, а целый бассейн! Идеально отшлифованный мрамор выступал на тридцать сантиметров от мозаичного пола и уходил вглубь еще настолько же. У стен стояли высокие напольные канделябры. На противоположной стороне располагался еще один камин. Как ни странно, здесь был водопровод, чему я очень обрадовалась. Раковина с большим зеркалом и унитаз были сделаны из того же материала, что и ванна. На полочках находились разные флакончики с шампунями, маслами, мылом и многим другим для принятия ванны. Две странные деревянные зубные щетки стояли в стеклянном стакане. На золотых крючках висели полотенца и два халата из тончайшего шелка.
Вернувшись в комнату, я стянула с себя длинное платье и очки и плюхнулась на правую кровать у окон. Дома я не сняла свою одежду, поэтому мои родненькие джинсики и маечка остались при мне. Жалко блузку пришлось снять.
Ткань была очень нежной и щекотала оголенную кожу. Я не заметила, как на меня накатила дрема, и вскоре, свернувшись клубочком на застеленном покрывале уснула крепким сном.
Новые герои! такими я их вижу:
Папа Криса
Федерико Сантьягро
Амбика
ГЛАВА 4
-Не опасайтесь приключений, барышни,
чтобы потом не терзаться мыслями о несбывшемся.
Павел Крусанов
- Что это такое? Вы уверены, что оно съедобное? – спросил у меня шеф-повар и повертел перед своим поросячьим носом только что испеченным мной кексиком.
Я застенчиво поводила пальцем по столу.
- Да, этот десерт из моего мира называется кекс, - пробубнила я, не поднимая глаз на толстого длинноусого мужчину. Как его только на кухню с такой пышной растительностью на лице пустили? Это же не гигиенично!
Повар понюхал мой кулинарный шедевр, поднял правую бровь и уже сделал небольшой надкус, когда из его горла вырвался панический женский крик.