Худой поспешно согласился:
— Сделаю что угодно.
Он уже порядком устал стоять на коленях, ведь, стоило ему оказаться в этой позе, как некая сила словно бы не позволяла ему подняться. И даже несмотря на то, что сердце худого билось в два раза быстрее обычного, тот ещё мог рассуждать здраво и соглашаться, когда это требовалось, а юноша в толстовке словно бы ничего больше и не просил.
Худому позволили подняться.
Он моргнул и не видел, как темнота вокруг них сгустилась, а когда открыл глаза, они уже стояли посреди освещённой тусклым голубоватым светом гостиной.
— Хорошо же меня торкнуло… — пробормотал вор. — Твой дом?
Юноша покачал головой.
Темноте не нужен дом: она обитает повсюду. Нет необходимости ни в кровати, ни в письменном столе, ведь тьме не требуется жить по-человечески. Никогда не требовалось.
— Раздевайся, — в этот раз Аллин явно не спрашивал.
Худой выдохнул.
Он всегда гордился своим самообладанием, но под пристальным взглядом этого едва ли не пацана послушно принялся снимать рабочую одежду. На теле до сих пор виднелись синяки от побоев, шею украшали несколько засосов… Худой прекрасно знал, что выглядит не слишком хорошо, но парень в толстовке не произнёс ни слова.
— Ну, что теперь? — дрожь в голосе выдавала его с головой, но худой уже не мог просто стоять и смотреть — это выводило его из себя.
Пусть он и догадывался, как именно будет платить…
— Садись, — предложил юноша, кивнув на диван, — я предложу тебе два варианта, а ты сам выберешь, что тебе по душе, хотя, если следовать правилам, наказание и не должно быть приятным.
Худой поспешно упал на диван. Возможность выбора чуть согревала ему душу, даже несмотря на слова Аллина.
Юноша с белыми волосами пересёк комнату и задёрнул шторы. Теперь свет редких уличных фонарей не проникал в комнату, и приятный полумрак, разрушить который лампочке оказалось не под силу, окутал двоих парней. Аллин медленно развернулся и взглянул на худого.
— Ты ведь повелеваешь темнотой или вроде того? — тихо спросил худой, ёрзая на диване. Ему было не комфортно голышом, но и перечить неведомому существу, которое в несколько движений подчиняло людей или переносило их с места на место…
Парень в толстовке кивнул.
Сколько бы лет ни прошло, ему всегда нравились догадливые людишки, которые проявляли хоть чуточку логики, воли и уверенности в себе. И именно поэтому Аллин привёл худого в одну из пустых на эту ночь квартир. Исправление? Наказание? Юноша никогда не воображал, что может хоть кого-то спасти, но если уже начинал играть, то до самого конца следовал собственным правилам.
И ему захотелось наказать худого наглеца.
— Тебе следует искренне извиниться за вечер с девушкой, — Аллин сбросил кроссовки и встал на мягкий ковёр.
— Или что? — пусть парень и вцепился в диван, он до сих пор проявлял некоторые признаки жизни, и это даже забавляло.
Юноша взглянул на свои руки в белых перчатках.
— Или я использую тот же способ, чтобы наказать тебя.
Худой невольно присвистнул:
— Какое же это правосудие, если ты сам нарушишь правила ради наказания?
— Никто не говорил, что это правосудие, — Аллин мягко улыбнулся и стянул через голову толстовку.
У него была бледная кожа, которую несколько веков назад люди без сомнений определяли как «аристократическую»; на ней не было абсолютно никаких отметин, словно у младенца. Изредка случалось, чтобы человека не украсил случайный ожёг или царапина… И это стало ещё одной причиной, почему худой не мог назвать Аллина человеком.
Юноша подошёл к «подсудимому».
— Темнота не из тех, кто доброжелательно позволяет зарабатывать прощение. Она наказывает так, как считает нужным. И осудить тьму нельзя: всё равно, что кричать на солнце или ветер…
— Почему именно за эту девушку? — хрипло спросил худой, более не прижимаясь к дивану. — Перед ней было ещё несколько не менее обделённых сироток, которых мы тоже…
— Нет определённой причины. Ей просто повезло больше.
Худой в последний раз глотнул воздух и серьёзно кивнул, готовясь к поцелую.
Аллин протянул ладонь в перчатке. Мгновение пленник смотрел на неё слегка удивлённо, но затем послушно протянул свою руку, и юноша с белыми волосами помог ему подняться на ноги. Они ничего не говорили.
— Ей повезло, а нам всем — нет, — за разговором казалось, что коленки дрожат меньше, и худой пытался говорить.
— Немного в тебе смелости осталось, — Аллин очертил пальцем линию от подбородка «жертвы» до ключиц, нарисовал круг, затем завершил линию у пупка, — а сколько потенциала было…
Нервно сглотнув, худой опустился на колени до того, как ему бы приказали это. Он уже собирался расстегнуть ширинку чужих джинс, но вместо этого Аллин кивнул ему поднять голову.