— Всё ещё нечего сказать? — Аллин склонился, позволяя возбуждённому члену коснуться зада худого, и лизнул ухо того.
Худой тихо застонал.
Юноша едва улыбнулся, приставил член к анусу парня и медленно ввёл головку. Пальцы худого напряглись. Аллин провёл пальцем в перчатке вдоль его позвоночника и медленно толкнулся внутрь.
Казалось, вокруг не осталось более ничего.
Был только тусклый свет, чуть изгибающаяся от прикосновений чужая спина, нервно дрожащие пальцы, узкий задний проход. Темноте подобное не позволялось, но Аллин был слегка большим, нежели просто безвольным сгустком тьмы. И он, вводя свой член в зад худого, был даже немного человеком.
— Больно? — тихо спросил юноша.
Ему никто не ответил.
Худой спрятал лицо в подушке и определённо не собирался отвечать ни на какие вопросы.
Аллин пожал плечами.
Казалось, это наказание давно перестало быть просто наказанием, но требовать от жертвы ответной реакции даже с его стороны было глупо. Не следовало думать о подобном.
Он закрыл глаза и почти полностью вытащил член. Но затем, словно опомнившись, резко насадил задницу худого до предела. Парень беспомощно застонал. Правда, его уже никто не слушал: повелитель темноты двигался так, как ему хотелось, неторопливо вдалбливаясь в чужую плоть. Он, играя, отодвигался и снова входил, позволяя себе изводить худого до изнеможения.
Вперёд — назад. Юноша чуть ускорил движения, внутри было пусто; голова, переполненная мыслями, мешала, но ритмичными шлепками своего тела о чужое он отгонял навязчивые идеи прочь. Прочь… И снова до предела. Уже без расстановки или пауз, он делал это бездумно, с силой, пытаясь отыскать в сексе нечто большее, чем вообще могло быть в этой нехитрой процедуре слияния тел.
Ещё движение — и Аллин тихо кончил. Его тело обмякло, и на мгновение он даже опустился на худого, прижался к тому, словно бы между ними было то самое «нечто большее».
Но быстро вспомнил, кто он.
Тьма никогда не позволяла забыть; даже днём она всегда жила в сердце юноши, а от самого себя даже забывчивые люди не могли избавиться.
Всего несколько минут ушло на то, чтобы натянуть джинсы, поднять, отряхнуть и надеть толстовку, сменить перчатки. Аллин не обращал внимание на лежащего на диване вора, и только когда сам оделся, позволил тому поспешно собрать вещи. Говорить не хотелось. Да и о чём теперь, если «наказание» завершено, а интересный с виду человек оказался всего лишь пустышкой, чья жизнь наполнена бессмысленными принципами?
Юноша с белыми волосами подошёл к окну и раздвинул шторы.
Полумрак перестал быть таковым в свете уличных фонарей, и это, казалось, вернуло всё на свои места. Аллин дёрнул ручку окна и распахнул его. Внизу, у дома, снова собралась компания любителей выпить; на этот раз — абсолютно ему не интересная.
— Я пойду? — как-то забито спросил худой. Он уже оделся и теперь мялся на пороге комнаты.
— Как пожелаешь, — юноша, окинув того ещё одним взглядом, кивнул и вернулся к созерцанию ночного дворика между многоэтажками в каком-то не слишком благополучном районе.
Худой вернулся достаточно быстро.
Ему понадобилось меньше пяти минут, чтобы подёргать дверь за ручку, поискать ключ, отчаяться и вернуться обратно.
— И как мы выйдем?
— «Мы», — невольно повторил Аллин, позволяя себе прочувствовать недовольную, но какую-то неправильную интонацию этого слова, — так же, как и вошли. Но ты этого тоже не будешь помнить, поэтому и объяснять не стану.
Худой хмыкнул и решительно пересёк комнату, а затем остановился рядом с Аллином. Они стояли у окна, освещаемые уличным фонарём, но не смотрели друг на друга: находились десятки «интересных» вещей вокруг.
— А если я не захочу забыть?
Юноша с белыми волосами поставил колено на подоконник и высунулся в окно, позволяя слабому ночному ветерку играть с его короткой стрижкой.
— Эй, — худой не нашёл, за что бы коснуться Аллина, и невольно шлёпнул того по заднице.
— Ты всё равно забудешь, — юноша скользнул обратно в помещение. — Утро всегда наступает, независимо от того, хотим мы этого или нет.
Парень посмотрел на Аллина так, словно тот был идиотом.
— Сделай так, чтобы я не забыл.
— И что? — юноша пригладил чуть растрёпанные ветром волосы. — Будешь писать мне по пятницам и подставлять зад? Я ведь часть темноты. Часть атмосферы этого жуткого, пугающего малышей до чёртиков города, часть того ужаса, который творится на улицах с наступлением сумерек. Меня нельзя просто любить, со мной нельзя просто трахаться.