Пустыня шутила. Играла с ними. Она сговорилась с солнцем и Небом и не собиралась отпускать путешественников. Среди кочевников ходили истории о тех, кто заблудился в часе пути от города или стоянки. Люди просто ходили кругами и не могли выбраться. Не видели дороги. И умирали, замороченные, с широко распахнутыми глазами, которые и после смерти не закрывались. И глядели с безграничным удивлением и ужасом.
Сейчас детские сказки перестали казаться вымыслом.
— За что же ты так с нами? — спрашивал он пустыню. — Они ведь всего лишь дети. Здоровые, сильные, они многое выдержали. Разве не достойны они жизни?
В ответ доносился лишь шелест песка, похожий на смех. И тишина, а на следующий день снова продолжалась дорога, которая петляла и вела их совсем не туда, куда хотелось бы…
…— Она — ведьма! Пустынная ведьма! Из тех, которые насылают болезни и управляют этими мерзкими тварями!
Самый юный из отряда кричал, размахивая руками и указывая на меня. Сегодня пятый день пути. И четвертое утро, когда очередной человек из отряда не проснулся. И, если первые две смерти не вызвали большого удивления, то четвертая подряд заставила грабителей задуматься. Они стояли полукругом за спиной кричащего и хмуро косились на меня, а затем на главного. Абдулу.
Тот дождался, пока кричавший выдохнется, и заговорил. Медленно и веско, обводя остальных тяжелым взглядом.
— Она — не ведьма. Всего лишь дочь торговца тканями и жена бывшего аттабея. Говорят, что она умеет лечить, а еще говорят, что в Набире женщина родила ягненка после полнолуния. Кто верит всему, что слышал на базаре? Только глупые женщины. Так престало ли воинам повторять слухи? Господин аль-Хатум обещал нам щедрую плату за то, что мы привезем к нему одну женщину. Он позволил нам забрать себе все награбленное и обещал не выдавать шейху виновников беспорядка в Аль-Хрусе. Разве этого мало? Или вы скорбите о павших товарищах? Так я скажу, чем меньше нас вернется в Аль-Алин, тем большую долю мы получим. Кто не хочет денег?
Тревога на лицах убийц сменилась предвкушением от скорой прибыли. Но поднявший крик не унимался:
— А если мы не вернемся? Если все здесь останемся? Если…
Он хотел сказать что-то еще, но удар сабли по горлу заставил его замолчать. Алые брызги веером разлетелись в стороны. Мужчина захрипел, постарался зажать рану руками и рухнул на песок. Остальные разом отступили, руки легли на рукояти сабель, но так и не потянули их из ножен. Абдула тщательно вытер свое оружие об одежду убитого.
— Так будет с каждым, кто рискнет обсуждать приказы господина. Все самое сложное мы уже выполнили, осталось лишь вернуться. У нас достаточно припасов, чтобы не сворачивать в города, а ехать напрямик. И достаточно заводных лошадей, чтобы скакать во весь опор. Путь будет коротким, если никто из вас не станет возмущаться и кричать из-за глупых сказок.
Больше не прозвучало ни слова. Два тела так и остались лежать на песке. Живые забрали их оружие, вещи и коней. Абдула посадил меня на седло перед собой и, прежде чем тронуть поводья, вдруг стиснул так, что стало сложно дышать.
— Я обещал привезти тебя живой, но не значит, нетронутой. Если продолжишь смотреть на нас, как на грязь, и ждать, когда мы друг друга перережем или передохнем, на следующем привале отдам тебя воинам. Думаешь, после того, как они с тобой наиграются, поверят, что ты ведьма?
Раньше я бы испугалась, но долгая дорога, злость, смерти и ощущение разыгравшейся вокруг бури, притупили чувства. Страх ушел. Стал каким-то вялым. Уставшим. И губы мои раскрылись прежде, чем разум заставил их сомкнуться:
— А ты думаешь, они рискнут прикоснуться ко мне, думая, что я ведьма? Или твой господин будет доволен, если товар доставят ему не в том виде, на который он рассчитывал? Заплатит ли он тебе, если со мной что-то случится? Или не сдержит слово и отдаст шейху как преступника?
Руки стискивают меня еще крепче, но лишь на мгновение. Затем объятия размыкаются, и мужчина подгоняет коня. Он не отвечает мне, лишь бормочет ругательства под нос. Но вечером, когда отряд останавливается для ночлега, ложится рядом:
— Двигайся ближе, целительница, не хочу, чтобы тебя зарезали от страха.
Я не шевелюсь, и Абдула сам придвигается ближе, так, что я чувствую тепло его тела. Запах, от которого тошнит. Хочется отстраниться, но я заставляю себя лежать неподвижно, будто уже уснула. А сама снова погружаю пальцы в песок и прошу пустыню об избавлении…