«Не тревожься — мы щедро тебя наградим,
Если нам угодишь — и тебе угодим,
Сделав дело, вернешься к нам невредим,
И тебя в дорогой халат нарядим,
Да и обувь тебе подобротней дадим
И монет золотых с полсотни дадим,
И бумагу с печатью большой дадим —
Навсегда от рабства освободим,
На базаре станешь ты старшиной —
Будут люди тебя называть: хаким,
Только нас от младенцев сперва избавь,
Замолчать гаденышей этих заставь,
Потихоньку их на тот свет отправь!»
Всей душой возрадовался Ходар —
Он о новом халате мечтал давно,
Ни о чем не догадывался Ходар,
Что за дети — не все ли ему равно?
Был готов мясник на любое зло,
Сразу понял, что крупно ему повезло,
Но решил, что сперва немного схитрит —
Напустил на себя озабоченный вид,
Был растерян и в самом деле мясник
И не знал, как лучше себя вести,
Страх неведомый в сердце ему проник,
И от жадности стало его трясти,
Торговаться, ломаться боялся он,
Чтобы знатных женщин не прогневить,
И спешить чересчур опасался он,
Чтобы слишком себя не продешевить,
«Что ж,— сказал он, — пожалуй, я соглашусь,
Хоть не всякий решится, а я решусь,
Не люблю детей, но на этот раз
Так и быть — с младенцами повожусь,
Им охотно выпущу потроха,
Да и плата, кажется, неплоха,
А детей ли, баранов ли убивать —
Никакого не вижу в этом греха.
Это дело привычное нам, мясникам,
Кровь пускаем не детям — большим быкам,
А уж я-то особо на это горазд —
Топором разрубаю быка пополам!
Только пусть будет крепким наш уговор,
Вы хитры, госпожи, да и я хитер,
Но зато не бросаю на ветер слов:
Из почтения к вам, девяти госпожам,
Я и сорок детей погубить готов,
Их на сорок частей разрубить готов!»
Так сказал, усмехаясь клыкастым ртом,
Безобразный, зобатый Ходар-мясник,—
Хорошо у него был подвешен язык!
Это ночь новолунья была —
Непроглядна, мрачна, страшна,
Но зато для колдуньи была
Ночь как раз такая нужна.
Спали слуги, стража спала,
И пока не рассеялась мгла,
Поднялась старуха тайком,
Осторожна, хитра и зла,
И зобатого мясника,
Долговязого срамника
К пруду старому привела.
Неподвижен был сонный пруд,
Мрачный, темный, бездонный пруд,
Мог ли кто-нибудь подозревать,
Что на дне младенцы живут —
Два чудесных младенца живут?
И глядел напряженно Ходар,
И молчал удивленно Ходар,
Наготове держа мешок,—
Ничего он понять не мог!
А старуха была смела —
Ни мгновенья зря не ждала:
Сев на корточки у воды,
Поскорей бормотать начала —
Заклинанья шептать начала.
Палец сунула в воду она
И поморщилась: холодна!..
Трижды дунула в воду она —
И прошла тугая волна,
Трижды плюнула в воду она —
Сразу дрогнула глубина,
Расступился угрюмый пруд,
Обнажился до самого дна...
От испуга мясник вспотел,
Прочь метнуться мясник хотел,
Но как будто к земле прирос —
Неподвижным взором глядел.
От волненья руки дрожат,
И от страха зубы стучат:
Два здоровеньких близнеца,
Пухлых, голеньких близнеца
Безмятежно на дне лежат,—
Сонно дышат двое ребят,
Как ни в чем не бывало спят,
И у каждого — чуб золотой,
И серебряный — чуб другой!
Поглядели бы вы на них,
Как спокойно дышали они,
Как уютно лежали они
Босиком, в рубашонках одних,
Как светло улыбались во сне,
Отдыхая на темном дне —
На ковре из подводных трав
Да на лилиях водяных!
За три месяца подросли
И окрепли двое детей:
Стали тельца у них крупней,
Стали щечки у них круглей,
Хоть и были они лишены
Молока материнских грудей
Да к тому же в холодной воде
Провели девяносто дней!
Вам хотелось бы знать, друзья,
Как они уцелеть могли,
Как они под водой росли,
Что за силы их берегли?
Не пытайтесь понять, друзья,
Объяснить все равно нельзя,—
Много скрыто великих тайн
В море вечного бытия!
Что поднимется крик и шум,
Но царила кругом тишина —
Все дремало в объятьях сна.
Из-за мглистых туч, из-за дальних круч
Еле-еле брезжил рассветный луч.
Той порой, из дворца, через ход потайной,
Вышел тощий раб с мешком за спиной.
В полумраке никто не заметил его,
Да и если бы кто-нибудь встретил его,
Разве мало таскается нищих таких
Каждый день на улицах городских?
Мимо стражника, сонно кривящего рот,
Беспрепятственно вышел он из ворот
И пошел по одной из степных дорог,
Что вела из города на восток.
По пустынной дороге вышагивал он,
То и дело украдкою вздрагивал он,
И тогда — будто в спину удара ждал —