И с волнением слушал ее
Молодой, могучий батыр,
Чьей отваге дивился мир,
И готовый на смертный бой,
Перед юной супругой своей,
Перед мудрой подругой своей
Преклонил колени герой,
На узорный пояс взглянул,
На заветную эту камчу,
Сразу с гордостью увидал,
Что кольчуга ему по плечу,
И священные эти дары,
Драгоценные эти дары
В руки бережно взял супруг
Из доверчивых, верных рук.
А потом порывисто встал,
Чешую-кольчугу надел,
Богатырский, могучий стан
Древним поясом обвязал
И камчу старинную взял,
И копье свое длинное взял,
И тяжелый меч, и колчан,
Полный острых, каленых стрел,
И пока собирался в путь,
На возлюбленную свою
Благодарным взглядом смотрел,
Встал пред нею и так сказал:
«Будь спокойна, жена моя,
Солнце, радость, весна моя,
Как люблю тебя, как горжусь,
Докажу не словами я,—
Стану втрое теперь сильней,
Стану втрое теперь смелей,
И клянусь до последних дней
Быть достойным любви твоей!
Все преграды я сокрушу,
Небывалое совершу
И к тебе, отрада моя,
Золотая награда моя,
С вестью радостной поспешу.
Будет дух мой грозней грозы,
Будет путь мой прямей копья,
И в какие бы я ни попал
Заколдованные края,
Буду знать: бережет меня
От врага, от воды, от огня,
Как невидимая броня,
Свет мой верный — любовь твоя!»
Вот уже на коне Шарьяр,
В шлеме, в крепкой броне Шарьяр,
Стосковался, радостно ржет,
Бьет копытом его тулпар,
А вокруг толпится народ,
На героя дивится народ:
Как из крепости выедет он —
Ведь у крепости нет ворот!
Но воитель долго не ждал,
Собираться долго не стал,
На прощанье рукой взмахнул
И тулпара камчой хлестнул,—
Захрапев, так и взвился конь,
И вперед устремился конь,
И могуч, как большой чинар,
И горяч, как степной пожар,
Снова ринулся в путь Шарьяр.
Перед ним — крепостная стена,
Неприступна сплошная стена,
Прямо к ней, опустив копье,
Гонит он своего скакуна,
И застыла толпа: вот-вот
Он себя и коня расшибет,—
Даже самый крепкий клинок,
Даже самый мощный седок
Этих толстых стен не пробьет!
Но едва громадной стены
Он коснулся концом копья,
Камни дрогнули, пробуждены
От угрюмого забытья,
И казалось, глухая стена
Только этого и ждала:
Разомкнулись глыбы, гремя,
На мгновенье встали стоймя,
Распахнулись, как два крыла,
И сквозь яркий пролом в стене
На раздолье степных дорог
Устремился гордый седок
На могучем своем скакуне.
И опять со вздохом глухим
Затворились стены за ним —
Стали снова кольцом сплошным.
А красавица Хундызша,
По ступенькам взбежав крутым,
В прорезь башни сторожевой
Продолжала следить за ним:
Мчится всадник в степной пыли,
Конь горячий мнет ковыли,
Доскакал до гряды холмов,
На мгновенье скрылся вдали
Показался в последний раз,
Промелькнул на краю земли,—
Лишь тогда из лучистых глаз
Слезы жемчугом потекли.
Пошатнулась... Одной рукой
Крепко сжала горло она,
А другую руку с тоской
Вслед ему простерла она:
«Ты куда улетаешь, куда,
Друг единственный, сокол мой?
Помоги, Аллах, помоги,
Пусть погибнут его враги,
Сбереги его, сбереги,
Дай вернуться ему домой!..»
Юность Шарьяра и Анжим. Песнь седьмая.
О том,
как луноликая красавица Хундызша
оказалась невольной виновницей
поражения и гибели бесстрашного Шаръяра
и как его неутомимый вороной конь
доставил в Белую Орду
тревожную весть
о непонятном исчезновении молодого богатыря
Было это в рассветный час:
Тонкий месяц почти угас,
Лишь поблескивала сквозь туман
Голубая звезда Шолпан.
Расстилалась синяя мгла,
Горы спали, и степь спала,
Люди спали в Белой Орде
И не знали о близкой беде.
Почивала богатая знать,
Крепко спал усталый народ,
Даже стража легла подремать
У больших городских ворот.
В пышном зале, грузен и стар,
Спал с женою хан Шасуар
И не ведал, какой удар
На заре его душу ждет.
После долгих, жестоких мук
Стал чуть легче его недуг,
И теперь отдыхал старик,
Не стонал, не вздыхал старик,
Посветлел морщинистый лик.
Лишь порой, пугливо дрожа,
Как от взмаха незримых крыл,
Перед ханом мерцал ночник,—
Это душу его сторожа,
Над уснувшим старцем парил
И добычу ждал Азраил.
А в узорном летнем дворце
Безмятежно Анжим спала,
И улыбка была светла