Взор печальный повеселел,
Не мученье чувствовал он —
Облегченье чувствовал он.
Думал старый: «Велик Аллах,
Справедлив он в своих делах,—
Что добыто нечестным путем,
Он сжигает небесным огнем!
О богатстве жалеть грешно,
И да будет жертвой оно,
В нищете ли, в роскоши жить —
Мне теперь уже все равно.
Лишь бы нам по своим дочерям
Никогда скорбеть не пришлось,
И об их замужестве нам
Никогда жалеть не пришлось,—
Лишь бы в пышном ханском дворце
Хорошо им и впредь жилось!
Пусть живет, не зная забот,
Дочь загубленная моя —
Пусть от счастья цветет, поет
Дочь возлюбленная моя,
Пусть за нежность и чистоту,
За правдивость и доброту,
За учтивость и быстрый ум
Все полюбят ее вокруг:
И суровый, старый супруг,
И толпа раболепных слуг,
Даже девять старших ханум!
Пусть властителю своему
С первых дней угодит Гульшара,
И красавца-сына ему
В добрый час родит Гульшара,
Пусть в роскошном его дому
Никогда не грустит Гульшара,—
Будет счастлива дочь моя,
Значит, счастлив буду и я!»
Детство Шарьяра и Анжим. Песнь третья.
О том,
как не сумела юная Гульшара
уговорить своего грозного супруга
не уезжать на охоту,
о девяти завистливых ханских женах,
а также о том, как бывает опасно
вступать по пути
в разговор с незнакомой старухой.
После свадебной ночи, с первого дня,
Зачала красавица Гульшара,
И все больше и больше день ото дня
Стала хану нравиться Гульшара.
И стыдлива была она, и нежна,
И к тому же учтива, добра, умна,
А когда округляться стал ее стан,
То и вовсе пришел в восхищенье хан.
Значит, будет и он наконец отцом,
Значит, дело было совсем не в нем,
А в холодных, бесплодных женах его,
Ни на что не годных женах его!
На супругу, полневшую на глазах,
Стал взирать с уваженьем спесивый хан,
И о двух обещанных близнецах
Стал мечтать с нетерпеньем счастливый хан.
А когда засыпал, то из ночи в ночь
Два младенца снились ему без конца:
Сына видел он — будущего храбреца
И веселую дочь, ясноглазую дочь.
И казалось, что только проснулись они,
И ручонками к хану тянулись они,
И у каждого чуб сверкал золотой,
И блестел, как серебряный, чуб другой.
Замирал он от счастья, пылал огнем,
С молодою женой оставаясь вдвоем,
И мечтали они, и считали дни,
И заранее так решили они:
Если мальчик родится — желанный дар,
То пускай будет имя ему — Шарьяр,
А родится девочка вместе с ним,
То пускай зовется она — Анжим.
А тем временем девять ханум,
Девять ханских немилых жен,
Бесполезных, постылых жен
Понемногу взялись за ум.
Понимали девять ханум:
Если сына родит Гульшара,
То для них, для бесплодных жен,
Золотая прошла пора,
От владыки не жди добра —
Прочь прогонит их со двора.
Стали думать девять ханум,
Как бы заговор им сплести,
Как бы верное средство найти,
Чтоб соперницу извести,
Как зарезать ее во сне
Или яд тайком поднести,
А самим следы замести
Да невинный вид соблюсти.
Но жила Гульшара взаперти,
Даже в сад не ходила почти,
И к тому же была Гульшара
У владыки в такой чести,
Что ее сорок зорких слуг,
Не смыкая глаз, стерегли,
Как живой алмаз, берегли,
Не давали чужим войти.
Совещались девять ханум,
Огорчались девять ханум —
Все равно ничего не могли
Подходящего изобрести.
Проходили за днями дни,
И как водится искони,
Тяжелеть начала Гудьшара:
Двух младенцев носила она,
И давно ощутила она,
Как в набухшем ее животе
То и дело резвятся они,—
Было больно и сладко ей
От младенческих их затей,
От восторженной их возни.
И уже во дворце по ночам
Перестали гасить огни,
И все больше было вокруг
Шепотни, беготни, суетни.
Знали все, что немного теперь
Остается времени ей:
Приближался положенный срок
Разрешиться от бремени ей —
Ждать осталось несколько дней.
Видел это хан Дарапша,
Замирала тревожно душа,
Колотилось сердце в груди,
Будто бешеный конь, спеша,
И подумал хан Дарапша:
«Сорок лет на свете живу,
А впервые свою мечту
Я увижу вот-вот наяву.
Стоит только подумать мне,
Сердце так и несется вскачь,
А когда родится сынок,
Услыхав его первый плач,
Умереть от счастья могу —
Был я нравом всегда горяч!
Не уехать ли лучше мне
На охоту куда-нибудь?
На рассвете отправлюсь в путь
И в далекой степной стороне