Уверен, это был нечеловеческий голос. Возможно, мне просто послышалось, а на самом деле это звук пылающего костра смешался с порывом ветра. Признаюсь, я слегка испугался. Быстро поднявшись с земли, я пошел в дом, где стоял небольшой праздничный стол, а комната была украшена гирляндами и всякой мишурой. Ёлки не было, Ставр никогда не рубил по живому, поскольку считал деревья существами чувствующими боль. Еще позавчера, мы с ним нарядили вечнозеленую красавицу, что растет во дворе. Дико хотелось есть. Я сел за стол, налил себе еще бокал, выпил и стал жадно поедать вкуснейшие блюда, которые накануне доставили те самые ребята в джипах, вероятно из ресторана. Наевшись до отвала я прилег на кушетку подумать о случившемся, о смысле сказанного. В моих ушах все еще стояло гулкое эхо от тех громовых слов. Я думал и думал об их значении и не заметил, как провалился в сон.
Следующий день, до приезда хозяина, я только что и делал, что слонялся по дому, лежал в горячей ванной, рубил дрова, спал, в общем отдыхал. Когда костер превратился в жаркие угли, я стал жарить шашлык, замоченный накануне в кастрюльке. Мясо было превосходным и я угостил Ставра, когда он вернулся к вечеру. Похвалив меня за костер, мясо и терпение он с интересом прослушал мой рассказ о ночном происшествии, усадил меня в свой автомобиль и отвез на автобусную остановку. Прощаясь, учитель серьезно сказал:
— Этот был знак, что мы не зря с тобой говорили о Традиции. Сегодня, многие великие традиции народов выродились или погибли. Но кое-что осталось. Я помогу тебе вернуться к корням, которые питают древо твоей жизни и уведу тебя от чужеродной слабости. Напоследок, запомни главное: первое — человек не знает сам себя и остается слабым до тех пор, пока не обратится к своим корням; второе — рабская власть стремится оторвать человека от его корней, извратить, или хотя бы скрыть их любым способом; и третье — никто, кроме тебя самого не сможет отыскать истинную изначальную глубину твоей сущности. Я лишь покажу тебе в какую сторону идти, потому что ты как слепой блуждаешь в темноте уже много лет.
И вот я дома. В сумке набрался десяток кассет и я решил как-нибудь залечь на пару деньков и проанализировать эти записи. Однако в данный момент мне не хотелось думать ни о чем таком и вообще пришло время разобраться с домашними проблемами, которые успели накопиться за дни моего отсутствия. Ужеля помалкивал, Ладушка ходила сердитая и надутая, а Чадушки вообще видно не было… Что-то у домовых произошло в мое отсутствие.
Ужеля вылез к вечеру, как всегда вовремя, как всегда первым делом упер свои руки в бока и уставился на меня. Между нами произошел следующий диалог, начал я:
— Здравствуй дедушка.
— Здрав будь и ты, касатик.
— Как дом, как жена?
— Ладно и складно. А жена ни свет ни заря уж на ногах, в избе-сенях веничком подмахнула, чашки-ложки перемыла… В общем, побегала много-мало по хозяйству. Отдыхает.
— Ну, и куда подевался наш общий друг, Чадушка?
— Не друг он мне, Алеша, а тебе и подавно.
— Объясни.
— Выселил я его, вражину гадкую, он представь, с навьями связался.
— С кем, с кем?!
— С нечистой силой.
— Ничего не понимаю.
Ужеля сложил ручки на груди и стараясь придать своему голосу силу убеждения произнес, весьма правда, скомканную речь:
— Я у него спросил — ты чего давеча Алёшеньке передал? А он мне: «Чего передал? Ничего не передавал». Я ему опять говорю — не отпирайся, лгун, мне про газетку то известно! А он мне: «Про какую еще газетку? Впервые слышу!» Ну, я прижал его взглядом к углу, воздух в горле перекрыл и снова спрашиваю — что в газетке было, говори вредитель! Хоть я и так знал что в газетке статья в пользу курения, но хотел заставить этого предателя самому сознаться.
Последняя фраза Ужели прояснила для меня всю ситуацию и я вспомнил о какой газетке идет речь. Оставалось только гадать, каким образом Ужеля обо всем узнал, но тот предпочитал избегать разговора на данную тему.
Мы зажили размеренной полусказочной жизнью. По одну сторону реальности были мои волшебные друзья и все те события, что ткались и ткались в какое-то сказочное полотно. По другую сторону была нормальная жизнь, в которой произошло, наконец, мое увольнение с работы с недоуменным взглядом директора и перешептываниями бывших коллег. В этой, настоящей и холодной реальности была снежная зима с ее трескучими морозами и снежными вьюгами, и, что особенно пугало — непривычным отсутствием зарплаты. Как ни парадоксально звучит, но при больших морозах запас денег таял особенно быстро. В общем, кормить себя я мог еще один месяц январь. В феврале же (у мамы как раз день рожденья в феврале) на повестку дня неизбежно станет морально-продовольственный вопрос и тогда мне придется давать на него какой-нибудь вразумительный ответ. Представляю глаза мамы после такого моего рассказа: «да ты не волнуйся, мам, однажды на крыше я встретил могучего дядю, мы полетали с ним над городом и он предложил мне бросить работу, пойти учиться к двум старикам и готовиться спасти мир. Домовые, что в шкафу, подтвердят…»