— Прошу садится, витязь. Времени мало. Если дела еще могут подождать, то вечность не ждет, — сказал Демьян, как обычно торжественно и полупонятно.
Я сел в кресло. Демьян плеснул в стаканы коньяку (приблизительно грамм по 30), сел в свое кресло и мы выпили за «мои успехи».
— Есть ли у тебя вопросы, какие либо просьбы, пожелания относительно обучения? — спросил Демьян, наливая еще коньяку.
Мне очень хотелось поговорить вовсе не об учебе, а подробнее выяснить тайну происхождения моего собеседника, его далекого мира, его могущественной власти, его целей, относительно нашего мира и меня лично. Однако, во взгляде Демьяна я увидел, что сейчас уместно говорить только о том, что он предложил, то есть об уроках с Яковом и Ставром.
— Благодарю тебя за учителей, — начал я неторопливо, — они многому научили меня, открыли глаза на интересные вещи. Однако, я нахожусь в растерянности, относительно их прямо противоположных и странных взглядов на жизнь. Особенно, это касается Ставра.
— Что ты имеешь в виду?
— Он говорит, например, о существовании Небесной Руси! Что будто бы после смерти русские люди попадают туда как в рай. Разве это не странно?
— Ставр настоящий ученый, который пока не вышел за рамки национального мировоззрения. Хотя, кто знает Алексей, что там — вне жизни. Лично мне еще не приходилось умирать, — почему-то вздохнул Демьян. Я взглянул на него с недоумением, но он спокойно продолжал.
— Почему бы не предположить, что существуют некие этномиры на особом, тончайшем уровне бытия. Проведем аналогию. Известно, что огромные залежи нефти, газа и других ископаемых формируются и концентрируются в определенных местах на протяжении миллионов лет. Почему же за это время не могут накапливаться и формироваться какие-то особые феномены или объекты человеческого духа? Много ли узнала наука о сохранении энергии, о жизни, о смерти? Когда то деревья стали каменным углем, динозавры — нефтью, сосновая смола — янтарём. Кто знает, что стало с миллионами живых человеческих душ, погибших за свою страну, с ее именем на устах?
— И все же после этих уроков я, честно говоря, не знаю, во что и кому верить и как правильно поступать. Прежняя картина мира, в которую я верил, разбита на мелкие осколки, а новая картина никак не складывается. В чем же истина, какова картина в реальности, может быть, ты скажешь? И, вообще, во что ты сам веришь, Демьян?
— Учителя освободили твой разум от многих старых иллюзий. Однако чтобы ты не набрался новых, как того желает твой растерянный ум, я предлагаю поразмыслить над следующим. Каким образом мы, люди, называем наибольшую величину в пространстве? Наибольшую величину пространства мы называем «Вселенной». Именно на этом понятии базируется мое мировоззрение, которое я назвал бы «Вселенским». Человек не может быстро и легко прийти к вселенскому мировоззрению. Его разум должен сначала вырасти, развиться, созреть, принять и отбросить множество ложных идей. Так было со мной и вот, к чему я пришел, вот краткая декларация моего существа: «Я живу и действую не по вере, а сообразно с тем, что знаю, сообразно с теми законами Природы в которых я убежден. Я творю, ошибаюсь, анализирую и исправляю ошибки. В минуты сомнений или страданий я не стану молиться ни одному богу, но стану думать о главной возлюбленной моей — Бесконечной Вселенной! Я знаю, что Она так велика и грандиозно-сильна, что в ней хватит места всему, что есть в мире: религиям, идеологиям, вероисповеданиям, мировоззрениям и тому подобному. Она примет к себе и утешит всех и примирит их как мать своих детей, потому что Она есть единая, истинная, всеобъемлющая Любовь».
Он замолчал и перевел дух, после столь неожиданной для меня и вероятно для себя самого речи. Я был слегка ошарашен вдохновленностью и глубокой красотой его слов. Выходя из комнаты, Демьян обернулся и со странным выражением лица вдруг произнес: «самая же великая красота Вселенной состоит в том, что она не только рождает, но и убивает с любовью».
Он вышел, а я еще недолго посидел в кресле, обдумывая услышанное и допивая оставшийся коньяк.
В купе поезда было тихо. Лишь стук колес и редкие вспышки на темных зашторенных окнах. За своими воспоминаниями я и не заметил, как Чадушка дочитал свою сказку до конца.
— Тебе понравилась моя сказка, Лёха? — Спросил Чадушка.
Что мне точно не понравилось так это его панибратское обращение. Но я промолчал, малыш все-таки. Мне, почему то подумалось о том, что Ужеля называл меня в основном — «Алёшей», Ставр — «Алёшенькой», а Яков обращался искючительно на «вы» и звал строго — «Алексеем». Обращение Демьяна мне почему-то не запомнилось, вероятно, из-за то того, что мы почти не общались в последнее время, не считая церемонии.