Зашло солнце алое. Началась в третий раз битва великая. Столкнулись два войска могучих. Железо входит в плоть живую, ломаются древки, звенят щиты, ржут кони. Не ждали турки нападения, смешали ряды свои. Выехал князь Милош на поле, страшен вид его. Горят глаза его огнем, сияет меч острый в лунном свете — худо будет врагам. Бьется Милош не на живот — на смерть, хочет добраться до шатра султанова. Погнал он уже верблюдов да сшиб Якуба буздованом. Наступают сербы. Шлет воевода Влатко своему господарю весточку победную. Рубит князь Милош турок направо и налево, вот и шатер виден. Но что такое? Почему повернули сербы и показали туркам спину? Встал Милош как вкопанный, понять ничего не может — уводит Вук Бранкович рать свою, уходит брат с поля битвы, а за ним босанцы бегут во всю прыть. Закричал князь, как зверь лесной — аж селихтары вокруг наземь от страха попадали. Все сделал князь для победы — не может того сделать смертный человек, а он сделал. И что ж? Пропало радение великое без пользы, в землю легло, как семя бесплодное.
Не знает про то князь, что, выходя на битву, сказал царь Лазарь Вуку Бранковичу: «Боюсь, предаст нас Милош, и возьмут турки через это верх над нами. Слушай меня, Вук. Пусть разобьют нас сегодня — но отборное войско за тобой, сохрани его. Запритесь в крепостях, заключите мир с турками, дайте им все, что просят. Пока сын мой Стефан мал, быть тебе правителем Сербии. Позаботься о народе, о сыне моем и о царице Милице. А там снова мы с турками в битве встретимся — коли будет на то Божья воля, то и победу одержим».
И начался бой, но не пустил Юг Богдан царя в первые ряды, как ни рвался тот. Отправили Юговичи Лазаря за спины свои, подальше от стрел с ятаганами. Но не знало о том войско сербское, и поползли по нему слухи темные — что ранен тяжко царь, а может — и убит даже, что турки верх взяли. Вокруг темень такая, что хоть глаз выколи, не видят ничего пред собой воины, только слышат ржание лошадей, звон ятаганов да страшные крики верблюдов. И привиделось воинам, что смяли турки передние ряды сербские, и вот уже в двух шагах от них смерть ощетинилась. Ночью сомнение быстро проникает в душу, а у страха большие глаза. Дрогнули сербы. Дрогнули и побежали. Узрел Вук Бранкович, что проиграна битва, и отвел войско свое, как царю обещал. А за ним побежали босанцы с албанцами. Окружили турки царя Лазаря, и хоть бились отважно Юговичи до самой смерти, не сумели они царя охранить — пленили его нехристи. Упал князь Милош на землю горючую. Умел бы плакать — заплакал бы. Но не умел, да и не к лицу это воину. В третий раз бился он на Косовом поле и в третий раз видел самый черный день народа своего. Кто из мужей смертных смог бы такое вынести? Завалило Милоша телами, своими и чужими. Что теперь скажешь, князь? Испытал ты судьбу?
Заря на небе разгорается, поднимается солнце алое, вода в реке красна от крови. Стон предсмертный стоит над полем Косовым. Выходит на поле султан Мурад, хочет победе своей в глаза взглянуть. Топчет он, пес, тела ногами, над умершими насмехается. Видит вдруг султан — рука окровавленная из груды тел вверх тянется. То князь Београдский сдаться султану решил. Приказал Мурад привести к нему знатного пленника. Хочет, чтобы тот сапог ему целовал и ползал на брюхе в знак покорности, да чтоб все узрели мерзость сию. Кинули янычары князя оземь лицом — давай, ползи к своему новому хозяину. Не ведали ничего они про судьбу и про то, что кинжал византийской работы с сердоликами сжат был уже в руке княжеской. Не миновать тебе, султан, поля Косова! Не разминуться тебе на нем с Милошем Обиличем, князем Београдским! Протянул Мурад князю свой сапог, но вскочил князь на ноги, как барс, да рассек султану нутро поганое одним ударом кинжала — от брюха до бороды. Собаке собачья смерть. Всю ненависть вложил князь Милош в удар свой, и не зря — остался он в веках. Видать, и вправду свершил когда-то султан смертный грех — иначе зачем бы судьба ему выпала трижды со вспоротым брюхом на поле валяться? Турки князя схватили, поднять на копья хотят, ан Баязид уже тут как тут.
— Негоже тебе, светлый князь, на себя брать за всех вину.
— А твое какое дело?
— На что ты себя, князь, обрекаешь? Каждый день твой будет Видовым. Не будет тебе покоя.
— Разве просил я о нем?
— Все ты сделал для них — такого никто не сделает. И все равно повержены они. За грехи отвечать им еще пять веков.