– Работать на Монтенегро! Что сказал бы старый Раймундо, если б узнал такое?
– Старый Раймундо умер, Исаак.
– Душа его не успокоилась, он бродит по земле, принадлежавшей общине. Братья Кинтана видели старого Раймундо в Чинче. Он плакал.
Но прошло еще несколько «недель», и Исаак пришел в муниципалитет. Сеньору Монтенегро он прежде знал лишь в лицо. Страшная помещица оказалась вполне приятной на вид дамой. Она устроила Исааку экзамен по чтению и письму и взяла его на службу. Исаак писал мелом цены на черной доске, выставленной на рынке, взвешивал и мерил, собирал налоги. Никто его не упрекал. Так прошло несколько недель, и вот однажды Исаак выходил из пивной Сантильяна. Вдруг Хоакин Рохас крикнул ему вслед:
– Желтяк!
Желтяками у нас зовут подсолнухи. Исаак не понял.
– Желтяк! – повторил Рохас со злобой.
– Что ты говоришь?
– Не знаешь разве, что такое желтяк? – Рохас подошел, дохнул Исааку в лицо водочным перегаром. – Желтяк – значит предатель. Ты вот служишь в поместье «Уараутамбо», вот ты и есть желтяк.
– Чем же я предал свою общину?
– Работаешь на Монтенегро.
– Я работаю в муниципалитете. Служу не Монтенегро, а муниципальному совету. Все свои обязанности перед общиной выполняю, а если не выполняю – плачу штраф.
– А ты знаешь, что Совет общины сжигает твои деньги?
Пьяница покачнулся, уселся с размаху прямо в грязь. Громко поносил он Исаака. А еще через неделю (и это было гораздо хуже) Сесилио Роке плюнул под ноги Исааку…
– Почему вы плюете, дон Сесилио?
– Я всегда плюю, когда вижу предателя.
– За такое оскорбление я мог бы выбить вам зубы, но вы, дон Сесилио, человек справедливый. Скажите, за что вы меня обижаете? Кого я предал?
– Ты не только предатель, а еще и сводник. Разве ты не устраиваешь им вечеринки?
– Велели как-то подать ликер музыкантам.
– Кто велел? Муниципальный совет или твоя хозяйка?
– Муниципалитет оплачивает выступления оркестра. Мое дело – дать музыкантам по рюмочке.
– А кто веселится под эту музыку? Народ или твои хозяева?
Исаак не знал, что ответить. Сесилио Роке прав – половина бюджета муниципального совета Янауанки идет на оплату музыкантов. Одни только братья Уаман – бесправные пленники сержанта Астокури – играют даром. Но Монтенегро надоели их уайно, они потребовали настоящий оркестр, и муниципальный совет нанял музыкантов в Серро. Раз в неделю, когда бывали ночные шествия, оркестр играл для жителей, всю же остальную неделю, днем и ночью, – на пирах у помещиков. Однажды устроили прогулку на лодках. Дорого обошлась эта прогулка! В пятидесяти метрах от пристани Янауанки Матео Роке, саксофонист из ансамбля «Андские щеглы», свалился пьяный за борт катера «Тапукский смельчак» и утонул.
– Знай, Исаак, скоро пробьет твой час, – сказал Сесилио Роке.
Исаак не ответил ни слова, зашагал прочь против ветра. Через три дня тетушка его Фаустина ворвалась в дом с криком:
– Беда, племянник!
Старуха рвала на себе волосы.
– Что случилось, тетушка?
– Община вчера вечером вынесла решение – осудить Карвахалей.
– Что ты говоришь, тетушка?
– Янакоча решила повесить замки на двери домов, где живут Карвахали! В мои-то лета! Выгнать хотят из селения всех Карвахалей. Всех желтяков выдворить.
– Я не желтяк, тетушка.
– Ох, сердце мое разрывается. Говорят, будто Хулио и ты покумились с Монтенегро.
– Хулио – учитель школы в Уараутамбо, а я – служащий муниципалитета. Только и всего.
Но жители Янакочи думали по-другому. При всяком удобном случае поносили они Исаака. Кто-то заплатил Майору Леандро, и тот отнес Исааку конверт с листком желтой бумаги. Еще хуже: Хуан Минайя по случаю крестин сына устроил веселое шествие. Это было в воскресенье, Исаак вернулся домой. Он вышел на балкон полюбоваться ловкими прыжками, плясунов с огромными ножницами в руках. Вдруг прямо против дверей его дома плясуны остановились и дружно крикнули: «Желтяк!» Кровь бросилась в голову Исааку. Оскорбленный, негодующий, кинулся он вниз, но плясуны и фантастические стрекозы были уже далеко. Потом еще хуже: как-то на рассвете пропал весь его скот. Исаак побежал к общинному загону – альгвасилы не могли сказать ничего вразумительного; на чужих лугах его скота не было. Только к вечеру племянник Анаклето сообщил, что лошади Исаака пасутся в Уахоруюке. В Уахоруюке? На той земле, из-за которой спорят Янакоча и Уараутамбо? Исаак побежал туда. У него были две лошади: Индеец и Нерон, очень хорошие, сам субпрефект Валерио брал их иногда напрокат. Кроме того, были у Исаака три ослика. Два – обыкновенные, ничем особенным они не отличались, зато третий, Пачиноно, такой сильный, такой выносливый – просто чудо! И верхом на нем ездить удобно. Так вот, все лошади и ослы оказались раскованными. Кто-то, видимо, загнал их в свой загон и плоскогубцами вытащил гвозди из подков. Скотина хромала; Исаак вернулся в Янакочу. Долго умолял он кузнеца Ампудию снова подковать скотину, великан отговаривался: много работы. Исаак прибавил цену. «Право же, мне очень жаль, инструмента у меня подходящего нет, дон Исаак». Ампудия, разумеется, врал. Пришлось отправиться в Янауанку, просить тамошнего кузнеца. Но прошло семь дней, и тетя Фаустина в слезах явилась в муниципалитет. Лошади опять раскованы, сообщила она. Индеец хромает так, что смотреть больно. Исаак снова подковал лошадей. Теперь все члены семьи по очереди дежурили возле лошадей, но злые соседи оказались хитрее.