Интересно, что, став невестой Дам Зи, Хэбиа Плао мгновенно начинает испытывать чувство привязанности к своему жениху, которого она совсем недавно оскорбила, назвав старым и безобразным. Эта перемена представляется сказителю само собой разумеющейся, и он не ищет каких-либо психологических или иных объяснений для столь резкого поворота в настроении девушки. Син Мэнга удачлив в любви, и в сказании живописуются сцены его любовных свиданий с красавицами (у эдэ, как у многих народов, стоящих на ранних ступенях общественного развития, существовала свобода добрачных отношений юношей и девушек). Весельчак и балагур, Син Мэнга легко привлекает внимание обитательниц селения, где живут одни девушки. Селение это действительно существовало некогда, поскольку был обычай поселять отдельно взрослых девушек и вдов.
Син Мэнга, как и почти все древние богатыри, умел побеждать врагов не только благодаря физической силе, но и с помощью хитрости и колдовства. Заклинания, которые произносит Син Мэнга, его слова, обращенные к духам, придают ему еще больше ловкости и силы.
Замечательно в сказании воспевание трудовых деяний героя: сбор дикорастущих трав, растений, плодов, пригодных в пищу. Будничное занятие предстает в сказании как грандиозная эпопея, как богатырский подвиг: выполняя желание матери, братья устраивают настоящий поход. По джунглям тянется караван прирученных слонов. Братья ищут съедобный чудо-тростник, которым пожелала полакомиться их мать. Поход этот превращается в поиски приключений и богатырских искусов и забав, в которых неизменно одерживает верх младший брат. Сказитель восхваляет его умение, силу, смекалку, в то время как старший брат Дам Зи выглядит нерасторопным, глуповатым брюзгой.
Поход за невестой для Дам Зи, который предпринимают братья, чреват опасностями. Мать предостерегает сыновей. По-видимому, речь здесь идет о том же обычае, который хотел утвердить Дам Шан, отправляясь за женщиной Солнцем.
Можно предположить, что рассказ о морском путешествии и морском сражении (заключительный эпизод сказания) восходит к древним историческим воспоминаниям горного народа эдэ, который, видимо, жил когда-то у моря, либо заимствован из фольклора других народов.
В сказаниях эдэ намечается дальнейший процесс циклизации. Многие герои, занимающие центральное место в одних сказаниях, выступают также и в других, но уже в качестве второстепенных персонажей. Так, герои «Сказания о Дам Зи» торжествуют победу над Дам Шаном, главным героем «Сказания о Дам Шане». Возможно, здесь сказывается влияние местных племенных тенденций: свой, местный, герой побеждает прославленного, но чужого, бессчетно приумножая тем самым собственную славу и богатство.
В эту книгу вошла лишь небольшая часть эпического наследия вьетнамских гор. Представленные в ней сказания говорят о мужестве, трудолюбии и неиссякаемом оптимизме народа.
Н. Никулин
Сказание о Дам Шане
Стала Хэни сзывать братьев:
— О брат мой, И Зин! О брат мой, И Лин! О братья, И Зан и И Лан, И Сух и И Сах! Живы ли вы, мои братья? Спешите ко мне!
Спросил И Зин:
— Зачем ты сзываешь братьев, сестра?
Отвечает Хэни:
— О братья, не ради пустячных дел я вам кинула клич. Далеко разнеслась добрая слава о нашей семье, даже горные духи о нас прослышали. И в восточной стороне и в западной — повсюду люди заводят речь о сестрах Хэни и Хэбхи. Как на могучем дереве не счесть веток и листьев, так не счесть наших родичей. Отчего тогда мы живем в печали, отчего нет у нас в доме мужа?
И снова спрашивает И Зин:
— Кто тебе полюбился, сестра? К кому ты прилипла сердцем? На чей зов откликнулась?
— Ни на чей я зов не откликалась. Кого нам выберут старшие братья, того мы и полюбим. А наперекор не пойдем — ни братьям нашим, ни родителям.
Говорит И Зин:
— Живут на свете два брата. Одного зовут И Коат, другого зовут И Моат. Старший брат одет в железный панцирь, младший брат одет в стальной панцирь. Оба они воины, богатыри, славятся силой. Хотите вы их взять в мужья, о сестры?
Отвечает Хэни:
— Я не хочу. Ни одного не хочу взять в мужья. И мне все равно, что они могучие вожди, и мне все равно, что они владеют множеством звонкоголосых гонгов.
— Кого же ты хочешь в мужья, если тебе не по нраву воин, одетый в панцирь из стали?
— Я Дам Шана возьму в мужья, бабка мне так велела, и дед нарек Дам Шана моим женихом, но бабка моя, Хэклу, умерла, и отдали меня в жены моему деду — И Кла. Дед сажал меня на колени, а Дам Шана брал на спину. Принес дед в жертву небесным духам буйвола и сотворил молитву. А потом сказал: «Не долго быть тебе моей женою. Я уже стар, я как чахлое поле в горах, как сухое трухлявое дерево».
Когда еще была жива моя бабка, дед ей говорил: «Пусть женою и мужем станут Хэни и Дам Шан. А если Дам Шан возьмет себе в жены девушку из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть он будет тогда пастухом, пасет табуны для Хэни, пусть он будет погонщиком, пусть стережет слонов для Хэни, пусть подметает за слонами навоз, убирает навоз за лошадьми. А если Дам Шан возьмет в жены Хэни, станет он могучим вождем, будет владеть множеством гонгов. Если Хэни пойдет за парня из другого селенья, в западной стороне или в восточной, пусть пасет у Дам Шана свиней, пусть стережет у Дам Шана кур, пусть задает корм его свиньям и гнезда для кур готовит».
Так говорил мой дед. Если Дам Шан возьмет меня в жены, он станет могучим вождем и будет владеть множеством бронзовых гонгов.
Пойди, о брат, спроси у Дам Шана, чтит ли он заветы, нашего деда, помнит ли, что дед говорил? Или забыл его слова?
Отвечает И Зин:
— Какого же буйвола выбрать и в жертву богам принести в честь сватовства? Какого нам выбрать быка? Какого взять борова? Надобно устроить праздник, забить кур и принести вина. Эй, в доме! Кто лучше всех умеет привязать к столбу кувшин с вином, пусть привяжет! Кто искусен жарить курицу, пусть жарит курицу! Кто горазд вешать гонги, пусть развесит гонги!
Вскричали слуги:
— О госпожа, в какой гонг ударить?
И отвечала госпожа:
— Ударьте в самые громкоголосые гонги, ударьте в самые звонкоголосые гонги! Бейте, пусть их звон дойдет до всех краев! Бейте, пусть услышат в каждом доме этот звон! Пусть он в землю уйдет сквозь настил! Бейте, пусть его небеса услышат! Пусть обезьяны от страха свалятся с ветвей на землю! Бейте, пусть злые духи его услышат и не причиняют зла людям. Пусть мыши и кроты перестанут рыть свои норы! Пусть змеи в испуге выползут из всех расселин! Пусть лани и олени застынут на месте, уши навострят, пусть зайцы навострят уши, выронят травинки изо рта. Пусть все сущее слушает Хэни и Хэбхи!
Вот окончено пиршество. И Зин, И Лин, И Лан, И Сух, И Сах поднялись с циновок и ушли. Вскочили они на коней, а у коней округлы спины, как у белок-летяг. Вскочили они на коней, а у коней коротки спины, как у белок-летяг. И понеслись кони.
Взвились — миновали гору, подпрыгнули — водопад позади остался! Быстрее ветра долетели они до селенья. Или так скажем: прилетели, будто ветром подхваченные.
И увидели братья селенье на вершине горы, горбатой, как черепаха. На склонах горы поля раскинулись. Как муравьи, кишат стада быков. А тропа меж полей до того широка, что если встанут на ней два воина, один протянет копье, другой протянет меч, меч и копье не коснутся друг друга. Разворотили тропу конские копыта, посмотришь издали — похожа тропа на старую лохматую веревку. В селенье ходят юные рабыни — сосок к соску, толпятся юные рабы — плечом к плечу.
Лучше места не сыщешь в целом свете!
Куда ни взглянешь, везде следы копыт — их так много, как следов тысяченожек. От ног слоновьих в земле остались вмятины, огромные, как ступа. А медных котлов в селенье столько, сколько улиток в лесу. Дома там длинные, как звон гонга. Террасы широкие — птице не облететь. Возле каждого дома и на каждом крыльце скачут дрозды, резвятся золотые иволги. Узорные платки сушатся на шестах, им счету нет.