– С пола нельзя. За это наказывают.
– Правильно. Вот и со мной – можно. Как есть из тарелки. Я не наказываю, ты же видишь.
– У тебя нет ремня. И другая одежда.
– Ага, – усмехнулся Олег.
Иза скользнула по его лицу взглядом, посмотрела в окно. Снег летел, бился о стекло, бессильно падал вниз…
– Отнести тебя спать?
– Нет.
– Побыть с тобой?
Она кивнула. В коридоре было прохладно, Олег боялся, что девочка замерзнет. Подумал о том, что до утра все равно никто не хватится ее, и забрал в свою мини-квартиру (всего лишь маленькую комнату с ванной и туалетом). Устроил на диване, сел в ногах.
– Кушать хочешь?
– Нет.
Взял со стола конфету, протянул Изе – хоть чем-то ребенка угостить, праздник все же… Девочка уставилась на него с непониманием. Болван ты, Олег! Им же ни разу не давали таких вещей. Шоколад – и тот без оберток…
– Это вкусное. Разверни фантик и ешь.
– Фантик… – Она указала на конфету. Потом умоляюще уставилась на Олега: – Скажи…
– Фантик. В него заворачивают вкусные конфеты.
Пошелестел бумажкой, извлек лакомство, отдал девочке. Она зачарованно смотрела на мятую обертку, как будто в конфете именно это было главным. Олег протянул ей фантик. На фантике аляповатые человечки водили хоровод. Иза приняла мятую бумажку в ладони так, будто ей доверили самое величайшее из сокровищ мира. Замерла, рассматривая рисунок. Потрогала пальцем. Попробовала на язык. Перевернула. Положила обратно на ладонь. Подняла на Олега огромные глаза, в глубине которых плескалось искреннее изумление.
– Сказать? – предугадал он ее просьбу.
– Да…
– Хорошо. Только помни про то, что есть можно только из тарелки, ладно?..
Память почему-то не сохранила, как именно он объяснил Изе, что такое рисунок и для чего он нужен. Но Олег на всю жизнь запомнил, с каким торжественным выражением лица она слушала его: так, будто узнала самую большую на свете тайну, которую не выдала бы ни при каких обстоятельствах.
Через неделю он тайком принес ей маленькую детскую книжку с картинками. Десяток растрепанных страничек со стишками для самых маленьких. И на каждую страничку пришлось с десяток изумленно-просящих «скажи…». И он говорил, говорил…
Это стало ритуалом: каждый вечер Олег укладывал детей спать сам. Руководство разрешило, убедившись в том, что четверо из шести детей реагируют на присутствие врача улучшением результатов занятий и медицинских тестов. Олег тихо гнул свою линию, в докладах делая упор на результаты человеческого отношения к детям. Именно тепла и общения. Про конфеты и книжку с картинками он молчал.
И, к сожалению, из всей шестерки лишь Изу в конфетах интересовали фантики. Антон, Галя и Костя видели только сладкое и ласку, Юрка смотрел на Олега волчонком, а Максим так и оставался безучастным и замкнутым. Иногда Олегу казалось, что у маленького Макса в голове нет ничего, кроме кнопки, сигнал от которой включал в ребенке способность к копированию предмета с картинки или муляжа.
В середине лета Олег впервые рассказал Изе перед сном сказку. Самую простую – про Курочку Рябу. Впечатлений и просьб, заключенных в волшебном слове «скажи», хватило на неделю.
– Не уходи.
– Иза, пора спать. Я вернусь завтра. Ты же знаешь.
– Не уходи. Скажи еще.
Присел на край жесткой кровати, поправил одеяло. Улыбнулся звездам, сияющим в ее глазах.
– Я скажу завтра. Сейчас нельзя. Если я задержусь дольше, меня могут больше не пустить к тебе.
– Есть только из тарелки…
– Да, моя хорошая.
– Олег… Ты – это хорошо. Ты гладишь по голове, улыбаешься и сказываешь сказки. Будь всегда.
Усмехнулся грустно. Аккуратно расплел тоненькие черные косички.
– Увы, это не все, что нужно для счастья, Иза. Все. Баиньки, моя девочка. Спи.
К пятнадцати годам их осталось четверо. Юрку забрали психиатры: мальчик вел себя как забитый зверек, пытался спрятаться при любом удобном случае и впадал в истерику при обращении к нему. Максим тихо угас от пневмонии ранней весной. Оставшиеся держались тихой стайкой.
Поздними вечерами, когда все расходились из «детинца», Олег учил Изу читать. Давалось сложно: трудно было объяснить, что такое буквы и почему слова не нарисованы картинками – ведь картинки гораздо интереснее. Некоторые буквы ей откровенно не нравились: «ш», «щ» и «ц» она называла не иначе как «вилки» и друг от друга не отличала весьма долгое время, буква «ж» ее чем-то необъяснимо пугала. Смысл твердого и мягкого знаков Олег так и не смог объяснить. В общем, процесс обучения давался с трудом.
– Иза – вот, – показывала она на себя пальчиком. – А эти буковы – не Иза! Можно сказать словами, зачем буковами, Олег?