— О чем? — спросила я.
— Давай сядем, — предложил Дэвид.
У окна стоял небольшой диван с ситцевой обивкой, и мы сели на него. Мишку, который был у меня в руках, я положила к себе на колени.
— Прошлой ночью, Саманта, — начал Дэвид, — ты рассказала мне о себе. Мне тоже нужно тебе многое рассказать.
Меня несколько встревожил его серьезный тон. Он не смотрел на меня, а немного погодя произнес:
— Наверное, я должен начать с извинения. Уже через две минуты после того, как ты в тот день убежала от меня, я понял, что вел себя грубо, жестоко, если не сказать преступно. — Я попыталась запротестовать, но он продолжал: — Мне нет прощения за то, что я тебе наговорил, Саманта, но, может быть, ты поймешь, почему я вел себя таким образом, когда я расскажу о себе. Мне уже давно следовало это сделать. Я воспитывался в доме дяди, потому что мои родители умерли, когда я был еще совсем ребенком. Я любил тетку, как родную мать. Она была добрым и кротким созданием, но дядя был суровым и непреклонным человеком. Одно время он командовал гвардейским полком и поэтому обращался со мной так, словно я был новобранцем, нуждающимся в муштре.
Пока тетка была жива, она, как я догадываюсь, защищала меня от гнева дяди, но когда она умерла, я понял, что жить с ним под одной крышей невозможно. Я оставил школу, а когда началась война, вступил в армию, хотя мне не было еще и восемнадцати лет. И сразу же я попал во Францию и провел там в окопах четыре месяца, до самого конца войны. Война явилась крушением всех моих идеалов, она разрушила все, во что я верил.
Дэвид глубоко вздохнул, словно вспоминая весь ужас минувшего, затем заговорил вновь:
— Когда война закончилась, дядя захотел, чтобы я продолжил службу в полку или поступил учиться в Оксфорд. Но у меня не было никакого желания продолжать учебу, и я был сыт по горло солдатчиной. Мы крупно поспорили. Он был возмущен тем, что я не согласен подчиниться его желанию. Но принуждать меня было бесполезно: я всегда бунтовал против существующего порядка вещей, особенно после того, чего насмотрелся во Франции.
Я сказал дяде, что попытаюсь прожить без его помощи и что он, как опекун, может держать при себе мои деньги до моего совершеннолетия. А потом я вернусь и потребую их.
Это, должно быть, прозвучало очень дерзко и, я полагаю, дядя захотел проучить меня. Он решил, что мне полезно будет убедиться, насколько я завишу от него. Он в буквальном смысле вышвырнул меня вон без единого шиллинга! К счастью, у меня в банке была сотня фунтов, и с этими деньгами я вместе с другом пустился бродить по свету. Мы шли пешком, ездили автостопом и сами зарабатывали себе на жизнь. Теперь я даже не могу припомнить все занятия, которые я тогда перепробовал.
Кое-что в той нашей жизни было забавно, кое-что невыносимо и ужасно, но я выстоял, потому что не хотел сдаваться. К тому времени, как мне исполнилось двадцать лет, я успел многое повидать и на собственных ошибках научился справляться с трудностями.
Один мой друг в Сингапуре предложил мне написать статью и отослать ее в одну из английских газет. Я послушался его совета, и редакция с готовностью приняла мою статью, причем заплатили мне гораздо больше, чем я ожидал.
В течение года я непрерывно писал статьи для газет многих стран. Конечно, я не нажил этим состояния, но стал жить получше, чем прежде.
Я изменил фамилию, потому что, покинув Англию, не желал иметь никаких преимуществ из-за того, что я племянник лорда Уайткомба. Фамилия семьи была Дан, а я изменил свою на Дарэм. Я находился вдали от Англии шесть лет. Вернувшись, я написал свою первую книгу. Это было нечто среднее между путевыми заметками и автобиографией, но некоторые разделы книги относились к жанру чистой беллетристики. Поскольку книга имела успех, я пришел к выводу, что мне нравится это занятие. Достигнув совершеннолетия, я потребовал от дяди причитавшееся мне наследство. Встретившись с ним, я обнаружил, что с тех пор, как мы с ним виделись, он сильно сдал. Я больше не боялся его. Я увидел, что он всего-навсего ограниченный, вздорный старик, с которым я не хочу иметь ничего общего.
Пробыв некоторое время в Англии, я снова уехал за границу. Я написал еще одну книгу о путешествии, а потом опубликовал роман «Стервятники клюют свои кости».
Дэвид глубоко вздохнул.
— Как ты знаешь, Саманта, роман этот имел шумный успех. Я стал известен, и это в конце концов вскружило мне голову.
Я пробормотала что-то вроде протеста, а он продолжал:
— После того, как ты убежала и я не смог тебя найти, я понял, до чего стал избалованным и тщеславным. Мое имя не сходило со страниц газет, обо мне повсюду говорили как о незаурядной личности, и из-за всего этого я слишком много возомнил о себе! И конечно, Саманта, ты поймешь, если я скажу, что у меня было много женщин. В моей жизни женщины были постоянно, но ни одна из них не значила для меня слишком много, я не задерживался надолго ни с одной, потому что не находил среди них той, которая могла бы сделать меня счастливым…