Своими океанскими просторами, бескрайним небом и пляжами, а также простой и умиротворенной жизнью, ведомой рыбаком и его родными, в которую, казалось, можно с легкостью погрузиться, взяв напрокат гамак, Вентанилья изменила Ауру, дочь мегаполиса, выросшую в крошечной квартирке, где некуда было укрыться от живших там же людей; где зачастую, как писала в дневнике Аура, у нее не было другого выхода, кроме как сидеть напротив своего сиюминутного противника и дрожать от злости; где, чтобы выжить, ей пришлось овладеть искусством спора и резких выпадов. Она и не подозревала, что в ее душе найдется уголок для такого места, как Вентанилья. Она думала, что отыскала в себе новую сущность, до сих пор скрытую от нее самой, была убеждена, что новая Аура лучше той нагловатой, вечно обеспокоенной и готовой дать отпор девчонки из Мехико.
Вентанилья был раем и лабиринтом одновременно, писала она в дневнике, там было столько всего неизведанного и необычного. Даже вкус папайи был не похож ни на один из уже ей знакомых. Методичные движения пеликанов, чертящих своими громадными клювами длинные прямые линии на воде в попытках выловить рыбу. Белые цапли, задумчиво взгромоздившиеся на утесах. Морской бриз, целыми днями овевающий ее лицо, сильный, царапающий песком, но в то же время ласковый. Для нее стало откровением, что можно провести день лежа в гамаке, читая, делая записи, глядя на океан, мечтая или, закрыв глаза, слушая смех и крики рыбацких ребятишек; доносимые ветром обрывки их фраз казались строчками экспериментальных стихов.
Дни были такими долгими, что к вечеру она уже не была уверена, что произошло сегодня утром, а что накануне. Вечер наступал как долгожданный сюрприз, остужая раскаленный песок, наполняя небо и воздух неуловимыми фруктовыми нотками, пока постепенно не становилось слишком темно, чтобы читать. Ночь не несла тревог, и Аура будто вновь возвращалась в детство. Когда она засыпала, прислушиваясь к монотонному шуму волн, ей было уютно сознавать свою недосягаемость. Сыновья рыбака часами играли в футбол резиновым мячом, который так сильно сдулся, что больше походил на старую шляпу, а крошечные дочки, ходившие в состоявшую из одной классной комнаты сельскую школу в Масунте, никогда не переставали болтать. Девочки таскали с собой своих маленьких питомцев, попугайчиков и котят, словно те были их любимыми тряпичными куклами. В тот приезд, как и в последующие, выучив наизусть все детские имена, Аура постоянно их фотографировала. Ее пугала темная линия джунглей и пальм, тянувшаяся вдоль пляжа, там, должно быть, водились змеи, и Ауре мерещились глаза, смотрящие на нее из густой тени. В плотном предрассветном тумане фигуры людей, бродящих по песку, выглядели как призраки из Комалы[23].
На одном краю пляжа громоздился отвесный утес, увенчанный огромным одиноким крестом. Тысячи лет эрозии выточили треугольное отверстие в груде выдающихся в океан гигантских валунов у подножия скалы; так образовалось каменное окно — «вентанилья», в честь которого пляж получил свое название, это окно разрывало цельность неба и обрамляло каждый заход солнца. Она провела много часов, пытаясь представить, как ветер и океан проникали внутрь утеса, на что было похоже то мгновение, когда свет и брызги впервые прорвались насквозь? Пляж Вентанилья был распахнут навстречу океану, приносившему грозные волны и коварные течения. Всех предупреждали, что плавать тут опасно, но серферы казались совершенно неустрашимыми.
Океан окружает тебя, стоит только приблизиться к кромке воды, писала она в дневнике, толкает, тянет, заманивает шипением пенящегося в отливной волне песка. Тяжелые завораживающие волны на секунду вздымаются ввысь перед твоим взором. А затем яростно падают падают падают, и тащат, и волокут тебя с бешеной силой, какой ты не мог себе даже представить.
23