— А что уже объявили посадку? — спросил я.
— Вы, наверное, слегка придремали, и потому не слышали об этом, герр Бюлов. — Вмешался, находящийся в этом же помещении бармен, и по совместительству стюард, обслуживающий посетителей курительной комнаты. — Об этом было объявлено еще около получаса назад.
Несколько поморщившись от его бестактности, попросил у бармена налить мне что ни будь горячительного, предполагая, что вполне успею поднять свой тонус выпив капельку рома, тем более, что кроме нас троих в здесь пока никого не было, а, по моим сведениям, здесь должна находиться еще как минимум женщина. И как мне кажется, я знаю, кто именно это будет. Видимо стрессовая обстановка сильно напрягла мою память и картинки, бывшие, когда-то памятью реципиента, чье тело я сейчас занял, всплывали с огромной скоростью, расставляя все точки над Ё. Единственное, о чем я, пожалуй, сейчас пожалел, так это то, что не взял с собою свой саквояж с бумагами. Учитывая, что там должны были находиться договора на купленный дом и несколько земельных участков в пригороде Нью-Йорка, потеря их будет довольно существенной. А то, что от них останется кучка пепла, я практически не сомневался. Разумеется, рано или поздно я свяжусь с моими адвокатами и восстановлю утраченное, но все же это будет означать потерю времени. Конечно можно было рискнуть и сбегать за ним, и я даже было дернулся, чтобы так и поступить, но в последний момент, меня остановили голоса входящих в курительный салон людей, и мое чутье, подсказало, что уже слишком поздно, потому как все были в сборе, включая и фрау Бергман, тощую, похожую на воблу, молодящуюся даму неопределенного возраста. И хотя она была всяко старше того момента, когда вспоминали о ягодах, но жеманилась так, будто едва перевалила за возраст совершеннолетия. Она была неприятна Алексу, как предыдущему владельцу этого тела, так и мне. Где-то внутри начала подниматься волна раздражения, стоило дамочке оказаться неподалеку от меня, но я быстро задавил его тем, что очень скоро произойдет некое событие, к которому буду относительно готов только я, и одно это подняло мне настроение.
Попросив бармена наполнить мой бокал повторно, я, не обращая внимание на женщину, собирающуюся что-то произнести, сделал несколько шагов в сторону, и устроился на кресле, в самом углу салона, возле проходящей сквозь помещение трубы, решив, что лишняя опора мне никак не помешает, при скором падении, отсалютовал ей, и всем присутствующим здесь бокалом с очень недурным коньяком.
У миссис Бергман, от моего поведения слегка выпучились глаза, и я почувствовал, как она набирает в грудь воздух, собираясь произнести нечто гневное, но в этот момент, послышался громкий свист, сопровождаемый, грохотом. одновременно со грохотом исчезло освещение, и я оказался в полной темноте, окон в курительной комнате не имелось. От стены, возле которой я находился пахнуло нестерпимым жаром, будто лизнувшее ее пламя мгновенно воспламенившегося водорода, одномоментно раскалило ее, сама комната в которой мы все находились вдруг резко накренилась в сторону хвоста судна, и я от неожиданности отбросив бокал, обеими руками ухватился за трубу, пронизывающую помещение от пола до потолка. Последнее позволило, как-то удержаться на одном месте, но и тут же обожгло мои ладони. Как оказалось, труба была раскалена до такой степени, что заставило меня тут же бросить сей «спасательный круг». Комната, мгновением позже пошла вниз, и ударилась о землю замирая, в несколько наклонном положении, послышались звуки падения каких-то конструкций, падающих на верхнее перекрытие нашего помещения, вслед за этим последовал сильный удар в стену, находящуюся сразу за моей спиной, в результате чего меня отбросило в сторону, и я потерял сознание.
Глава 4
4.
Что происходило после аварии, прошло мимо меня. Во всяком случае впервые, после этого я очнулся в местной больнице, куда, как оказалось доставили не только мою бессознательную тушку, но и всех остальных, пострадавших во время катастрофы. И это было, пожалуй, самым лучшим, что произошло с того момента. Во всяком случае в моей памяти не отразились те ужасы, о которых мне довелось читать в глянцевом журнале из будущего. Пока же мне предстояло лечение, и возможно долгие ответы на вопросы дознавателя, которые наверняка последуют стоит мне, да и остальным пассажирам начать приходить в себя.
По словам врача, у меня вследствие аварии образовалось сотрясение мозга, и были обожжены ладони рук. Впрочем, последнее никого не удивляло, потому что большинство пациентов страдали именно от ожогов. А еще, что меня, довольно сильно удивило, в моем организме, причем только в моем, обнаружились следы мышьяка. Почему я сказал только, потому что стоило вскрыться этим данным, как тут же был проведен анализ на наличие следов этого вещества и у остальных пациентов. Все же правильно сделал, что не стал пить коньяк из той бутылки, что находилась в моей каюте. Наверняка отрава была именно там. А как иначе объяснить то, что в моем организме нашли следы мышьяка? Хотя, наверное можно предположить и самоубийство, какой смысл в суициде, если у тебя все относительно хорошо? Или мой предшественник, настолько любил Германию, что разрыв с нею оказался для него трагедией? Нет, скорее всего дело с ином, а вот в чем именно, еще предстоит разобраться.
Как я и думал, стоило лишь чуть прийти в себя, как появился дознаватель с вопросами. Причем большинство вопросов касалось не аварии дирижабля, что меня удивило более всего, а какого черта я вообще приехал в эту страну? Чем мне не понравилось жить в Германии? Когда я вступил в НСДАП? Участвовал ли я в митингах? Состояли ли в рядах штурмовиков? Какое мое политическое кредо и на что я собираюсь здесь жить? И лишь самым краешком, коснулись аварии на «Гинденбурге», спросив, где именно я находился в момент катастрофы, и почему я выбрал именно то кресло в комнате для курения, а никакое другое? В общем вопросы были достаточно отвлеченные и не несли в себе никакой полезной информации, во всяком случае мне показалось именно так. Правда я все же спросил о том, когда начнутся страховые выплаты потерпевшим в аварии. Хотя этот вопрос меня не особенно беспокоил, потому что деньги у меня имелись, но тем не менее он был задан. На что дознаватель пожал плечами и ответил, что не знает об этом, да и по большому счету, ему это не интересно. Его больше интересуют причины аварии, и все, что с этим связано. Следующим моим вопросом тут же стал вопрос, какое отношение имеет моя биография и цель прибытия к аварии на судне. Дознаватель вновь пожал плечами, похоже это давно вошло у него в привычку и произнес интересную фразу:
— Но ведь вы же были на дирижабле. Кто знает, вдруг по каким-то причинам, именно вы, или кто-то из пассажиров готовил диверсию, в результате которой и произошла авария?
— А, вы не подумали о том, что тот пассажир, который мог готовить диверсию, сам подвергался риску ничуть не меньшему, чем все остальные находящиеся на судне?
— Мало ли, какие, могут быть обстоятельства. Вдруг, кто-то из пассажиров, решил покончить собой, таким нетривиальным способом, да и фанатизм служения, тоже никто не отменял — ответил дознаватель, и тут же распрощался.
О каком фанатизме шла речь, было вообще не понятно. Если он имел ввиду Гитлера, то зачем ему нужен был пожар дирижабля. Если кого-то другого, то тут затрагивался скорее кто-то из американцев. Видь это именно они, отказались продавать гелий, который мог снизить, или вообще убрать риск возникновения пожара. Слова о суициде были скорее направлены именно на меня, ведь следы мышьяка обнаружены только в моем организме. Да уж, вот и сиди теперь на измене, не зная что произошло. А вдруг тот же убийца, увидев, что я оказался жив, подстроил аварию дирижабля? Вот тебе и фанатизм. Жизнь продолжается, но оглядываться все же стоит.