Зейн подошел к Хорану и сел рядом. Месяц восстановления после комы, еще месяц попыток привести жизнь в норму. Вот только по ночам оба парня просыпались в поту и искали руки другу друга, чтобы сжать их и никогда не отпускать. Символ мертвого мира перешел в живой, превратившись из знака дружбы в знак защиты. И, держась за руки, они комкали простыни, пытаясь успокоить срывавшееся в галоп сердцебиение. А никогда не выключавшийся ночник вырывал из темноты комнаты, оформленной в зеленых — никаких серых! Никаких алых! Никаких синих! — тонах, уродливый шрам на животе Найла Хорана, отдаленно похожий на тот, что заморозил туманный лед Разрыва, но нанесенный осколком ветрового стекла Ауди. И пропитавшиеся потом простыни, скомканные, а порой и разрываемые испуганными смертными, всё же спасали их от паники, жертвуя собой. И тогда комнату наполнял мерный шепот людей, знавших, что в эту ночь им уже не уснуть, и пытавшихся подбодрить друг друга хотя бы чем-то помимо «спасательного круга», удерживавшего их от падения в бездну безумия.
— Как Алиса? — тихо спросил Малик, вырывая Найла из раздумий. — Гарри, вроде, должен был ей с утра позвонить.
— Отлично, — улыбнулся тот. — Здорово, что парни тогда нашли ее. Еще бы немного, и она могла лишиться руки…
— И хорошо, что они сумели ее уговорить в больницу поехать, — кивнул Зейн. — Ты вспомни, Гарри что рассказывал. Она же ехать не хотела, пряталась в картонных коробках неподалеку от места аварии.
— Хорошо, что ее родителей лишили родительских прав, — раздраженно добавил Найл и перевел взгляд на умиравшее солнце. — Дочь избивать так жестоко и даже не пойти ее искать, когда она сбежала… Я же говорю, повезло, что парни, узнав, что она сбежала, бросились на поиски. До сих пор не понимаю, как они нашли ее…
— Сто раз же рассказывал! — раздался за их спинами веселый голос. Неразлучная троица друзей приближалась к победителям в схватке со страхом, и Гарри, несший коробку с фейерверками, закончил мысль: — Безликий нас привел, сколько можно повторять?
— Но я всё равно не понимаю, как вы его знаки отгадали, — развел руками Найл.
— Да очень просто. Безликий любит прикидываться знакомыми, вот я и искал в толпе незнакомого города знакомые лица. Ну а что? Как я мог не догадаться, что нас Безликий куда-то заманивает, если на выходе из дома Алисы увидел нашего профессора литературы, который настолько стар, что может рассыпаться от легкого ветерка, и дальше университета в жизни не выбирается? Ну а дальше сложновато пришлось: поди вспомни одноклассника из начальной школы, например. Но как-то мы всё же справились.
Найл закатил глаза, словно говоря: «Вот и я о чем — это же удивительно!» — и Гарри лишь усмехнулся в ответ.
— А меня больше интересует, как Лиам Пейн, Его Величество Недоверчивость, согласился преследовать призрака, который явно заманивал вас в ловушку, — многозначительно протянул Зейн и получил от вышеозначенного «Величества» подзатыльник.
— Тебя бы туда в тот день, — проворчал Пейн, усаживаясь рядом с Маликом. — Гарри, не переставая, жужжал, что мы обязаны спасти ребенка, а Луи вторил ему, обвиняя меня во вех смертных грехах, начиная от ненависти к детям и заканчивая преднамеренным неоказанием помощи ближнему в минуту опасности!
— Луи, ты мой герой, — рассмеялся Хоран и кинул Томлинсону вскрытую пачку чипсов.
— Покорнейше благодарю, Ваше Высочество Язвительность, у Вас учился ведь, — саркастично ответил тот, опускаясь на гальку рядом с Найлом.
— Завтра у Алисы день рождения. Кто со мной в приют? — решив сменить тему, подал голос Гарри, начиная расставлять по берегу фейерверки.
— Все, — без тени сомнения ответил Зейн.
— Командир, — фыркнул Пейн.
— Хочешь отказаться? — притворно ужаснулся Хоран и схватился за сердце.
— Ага, бегу и падаю. Даже не надейся от меня отбрыкаться, чтобы с Маликом по углам пообжиматься, Хоран!
— Лиам, знаешь, порой молчание и впрямь золото, — нахмурился Гарри.
А солнце, умирая, безразлично смотрело на глупых смертных, в дни, полные отчаяния, нашедших что-то безумно важное, но потерявших детство и что-то, что связывало их с ним. Возможно, они променяли собственную наивность на жесткость и беспощадную решимость?..
— Язык ему отрезать, что ли? — глубокомысленно протянул Найл, и его друзья вмиг напряглись. Не потому, что Найл Хоран мог сделать что-то подобное с одним из них, вовсе нет. Просто потому, что, вернувшись из Разрыва, Найл изменился. Не мог не измениться. И теперь никто, кроме Зейна, не мог сказать, что на самом деле у него на уме. И благодаря этому за такими словами вполне могла последовать жестокая, злая шутка, полностью уничтожавшая врага морально. Вот только в этот раз Найл рассмеялся и, бросив: «Шучу я, чего вы напряглись, как перед родами?» — побрел к линии прибоя.
Зейн показал кулак поморщившемуся Лиаму и, усмехнувшись, пошел за Хораном. Закат бросил на берег прощальные лучи, стирая с водной глади последние следы жизни. Наступало время ночи, тьмы и кошмаров, которое друзья любили разрушать. Все вместе. Яркими, живыми фейерверками.
— Приготовились! Пли! — скомандовал Стайлс.
К небу взметнулись ракеты, несшие в себе частичку жизни. С грохотом, уничтожавшим мертвую тишину, они взрывались, окрашивая черное небо в золотые, зеленые, фиолетовые оттенки… Но никогда — в алый. Ведь вид крови не пугал победителей Разрыва, но казался им отвратительным. Разрывая небо на темные лоскуты яркими вспышками, салют окрашивал веселые, смеющиеся лица в десятки оттенков. И победители, ставшие ими из осужденных, крепко держали друг друга за руку. Просто потому, что иначе уже не могли.
— Спасибо, что ты есть, Найл, — прошептал Малик.
— Спасибо, что ты будешь, Зейн, — улыбнулся Хоран в ответ.
Взрывы рождали на небе причудливые узоры. Переплелись в темноте пальцы победителей в игре со страхом. Остальной мир исчез для этих двоих, оставив лишь многоцветье ярких вспышек, рождавших грохот и дрожь сердец. Золотые, серебряные, зеленые цветы прорастали в облаках. И их тусклый свет падал на прибой, подтолкнувший бывших игроков друг к другу. На дрожь пальцев, заставившую их забыть о салюте и заглянуть друг другу в глаза. На губы, уничтожившие расстояние, разделявшее их, и подарившие друг другу такое живительное, такое необходимое тепло. Синие, желтые, розовые, фиолетовые вспышки вырывали из тьмы, освещая, пальцы, зарывавшиеся в черные пряди, карие глаза, с нежностью смотревшие в синие, причудливый танец губ, не желавший останавливаться ни на секунду.
А небо безразлично смотрело на смертных, веривших, что сумеют разогнать тьму глупыми игрушками или своей любовью. Вот только в последнем они, похоже, всё же не ошиблись…
Тьма окутала берег, послышался звонкий смех и шутки закадычных друзей. Луи переругивался с Лиамом, Гарри меткими цитатами сгонял спесь с друзей, а Найл и Зейн смотрели на первые звезды, смеясь вместе со всеми, но думая о том, что этот мир всё же прекрасен. Хотя бы потому, что его небо живое.
А где-то безумно далеко Хранитель Разрыва провожал безразличным взглядом последние отголоски державшейся в небе всего лишь два месяца радуги. По месяцу на каждого победителя. Награда для идеального тюремщика, которая могла бы причинить ему боль, если бы… ему не было всё равно.
Ну что, смертные! Не желаете сыграть с Ее Величеством Смертью? Вас ждут удивительные приключения и незабываемые встречи! Кровь будет застывать в жилах, а кожа покроется тысячами мурашек! Обещаем, у нас вы испытаете ужас, несравнимый с человеческими Домами с Привидениями! Всего лишь поставьте на кон ваши жизни, и мы гарантируем вам такой прилив адреналина, который не испытать и прокатившись на крыше поезда-экспресса! А награда будет удивительно сладка! Вы никогда не забудете ее вкус! Ведь, преодолев главный страх, вы обретете самих себя, и если окажетесь достойными людьми, узнаете вкус настоящей жизни! А если проиграете… погрузитесь в пучину самого главного страха всей своей жизни. Навечно.
Так что скажите, чего вы боитесь?..