И Лара поняла, что ей надо. Она бросилась искать в книге главу об усмирении нрава. Усмиряющее заклинание можно было опробовать на вредине Козетте, но ничего не нашлось.
Расстроенная Лара спрятала книгу под почерневшей половицей в бабушкиной комнате, заперла Андреаса и, прихватив в кухне табуретку, отправилась на луг пасти коз. Она ласково погладила подбежавшего Снежка и села на табурет посреди пастбища. Козетта так же стояла на своём излюбленном камне-постаменте, делая вид, что никого не замечает.
«А вечером бабушка опять будет сокрушаться о мягких сосцах и нехватке молока, – размышляла Лара. – И за что нам такое наказание?»
Спина болела нещадно. Горбиться было легче, но она принуждала себя держаться. Так и сидела – с прямой измученной спиной и одной настойчивой мыслью, всё сильнее и сильнее воспалявшей её мозг.
Лара долго смотрела на козу, прежде чем встать, приблизиться к камню и решительно вытянуть руку.
– Ши-ги-шин-па-эр-дли-ях! – прокатилось по лугу.
Коза задрожала, а её тело стало быстро меняться, приобретая человеческие черты. Не прошло и двух секунд, как на валуне стояла обнажённая белокурая женщина лет тридцати с выпуклыми мутно-жёлтыми глазами под белёсыми ресницами. На шее болталась длинная верёвка, привязанная к колышку. Лара хотела было сорвать с женщины эту верёвку, но отчего-то побоялась подойти к ней ближе, будто человеческий облик вдруг дал козе право на неприкосновенность.
– Козетта, – как можно твёрже обратилась к ней Лара, – ты живёшь у нас уже шестой год. Ответь, пожалуйста, почему ты такая упрямая? Почему ты не ешь траву, а когда ешь, то словно одолжение нам делаешь?
Женщина перестала оглядывать себя и сжала тонкие бескровные губы, а потом заговорила – низким, необычайно густым голосом:
– Потому что я вас ненавижу. Оторвали меня от матери, едва я на свет появилась, увезли в эту глушь, поселили в сарае одну – ешь, пей, существуй… А только подросла, начали с козлом сводить, чтобы пользовать меня потом, молоко из меня высасывать. Пока вы жизнь живёте, я существую. Всю душу вы мне измотали, руками грубыми истерзали. Убила бы вас, до смерти бы забодала, но не могу. Всё, что могу, – это мстить. Коли буду меньше есть, вам, бестиям, меньше молока достанется. Пострадайте же вы, как и я. А я на вас страдающих гляжу, мне и самой как будто легче становится. Честное слово, легче! Ненавижу я вас, проклинаю…
– Ши-ги-шин-па-эр-дли-юх! – не выдержала больше Лара.
На камне снова стояла коза, и верёвка на ней казалась уже не суровым рабским ошейником, а самым естественным атрибутом. Козетта била копытами, издавая утробное блеяние, от которого закладывало уши и покрывалась мурашками кожа. Очевидно, ей ещё было что сказать, и все невысказанные слова она пыталась выразить в этом жутком протяжном возгласе.
Лара без сил опустилась на табурет к ней спиной и закрыла уши руками.
До самого вечера Лара боролась с собой – так сильно ей хотелось отвязать Козетту и отпустить на все четыре стороны.
«А что со Снежком тогда делать? И что я скажу бабушке? Она меня вовек не простит. Козетта – наш единственный законный источник дохода, и она права: мы ею пользуемся».
Бабушка вернулась домой с выручкой и провизией. Когда, загнав коз в сарай, Лара вошла в дом, там её ждал настоящий пир. Во-первых, вся еда была натуральной, а во-вторых, бабушка случайно обнаружила в буфете целый кувшин доброго вина. Несмотря на свой опыт, она не заподозрила его в колдовском происхождении.
– Бабушка, ты никогда не думала о том, чтобы заниматься чем-то другим? – спросила за трапезой Лара.
– Чем, например?
– Например, разбить сад или огород, чтобы продавать не сыр, а цветы или овощи.
– Нет, не думала. Сыр легче по весу, но дороже по цене. Да и старая я. Какая из меня огородница?
Лара не нашлась, что ответить. Только решила скорее покончить с ужином, чтобы уйти к Андреасу.
– Мышь, кстати, поймали?
– Мышь? – переспросила Лара.
– В твоей комнате. Кот её поймал?
– Наверное, поймал.
– Ты её видела? – уточнила бабушка.
– Нет.
– Тогда откуда знаешь?
– А я и не знаю. Доброй ночи, бабушка.
Лара побрела в свою комнату. На её кровати по-прежнему спал Андреас и по-прежнему в обличье юноши. Она тихонько села рядом, но он всё равно проснулся, приподнялся на локтях и сонными глазами уставился в окно.
– Это ночь или утро? – пробормотал Андреас.
– Вечер.